Занятые переливанием крови, Орловская и Василий сперва не заметили главврача, а он стоял поодаль и чутко прислушивался, о чем перешептывались хирурги, но ничего не мог разобрать. Когда его глаза встретились с глазами Орловской, он улыбнулся.
— Спасибо, Галина Николаевна, за своевременный визит.
— Тут и без меня справились, — сказала она, отходя от постели больного. — Мое дело только констатировать факт: оперативное вмешательство было неизбежным, и оно спасло жизнь мальчика.
Лапин просиял: значит, гроза пронеслась мимо.
— Хотя он еще плох, но пойдет на поправку, — продолжала Орловская и, кивнув на Василия, тихо добавила: — Молодец он, не терял дорогих минут.
— Да, да, молодец, я было пошумел на него немножко, а потом понял — правильно он сделал, — с радостью говорил Борис Михайлович и тут же предложил гостье посмотреть операционную.
— Наша операционная, пожалуй, теперь не уступит районной. — Он приоткрыл дверь, продолжая: — Полюбуйтесь, вот она, святыня, готовая к бою за человеческую жизнь в любое время суток!
— Да вы совсем молодцы с Донцовым! Обязательно расскажу Филиппу Марковичу, пусть приедет и сам посмотрит.
— Пожалуйста, мы всегда начальству рады, — откликнулся Борис Михайлович. К нему вернулось хорошее расположение духа, он был весел, добродушен, приветливая улыбка не сходила с его лица, во рту ярко поблескивал золотой зуб.
В коридоре они встретили Василия.
— Ну как он? — спросила Орловская.
— Заснул.
— Очень хорошо. Теперь, Василий Сергеевич, обратите особое внимание на уход и на диету, — посоветовала она.
— Именно, именно, диету нужно соблюдать строго, — подхватил Борис Михайлович, потом пригласил Орловскую к себе на квартиру.
— Лариса будет очень рада встретить вас, Галина Николаевна, и угостит обедом, — настойчиво упрашивал он.
…В коридоре амбулатории Василия остановила незнакомая молодая женщина с туго набитым кожаным портфелем.
— Я к вам, товарищ доктор, — тревожным голосом сказала она.
— Пожалуйста, входите.
Он отворил дверь приемной, вежливо пропустил незнакомку вперед, предложил ей стул и хотел было взять столку амбулаторных карточек и спросить фамилию.
— Не ищите карточку, товарищ доктор, — торопливо предупредила посетительница. — Я пришла к вам не на прием. Я завуч школы, Тобольцева. У вас в больнице лежит наш ученик Брагин. Мы все очень, очень беспокоимся о его здоровье.
— Мальчику лучше стало…
— Я так и думала, — облегченно проговорила Тобольцева и улыбнулась. В ее больших черных глазах сияли радостные лучики. — Вы знаете, товарищ доктор, Коля Брагин наш лучший ученик, — поспешила сообщить она.
— Приятно слышать, хотя мы лечим всех подряд — и плохих учеников и хороших, перед операцией никогда не интересуемся табелем успеваемости, — весело ответил Василий. После всех нынешних тревог у него появилось желание беззаботно побалагурить с хорошенькой учительницей. Кстати, и свободное время было — до начала амбулаторного приема оставалось минут пятнадцать.
— Вы меня не так поняли, товарищ доктор, — смутилась она.
— Вполне возможно, — все тем же веселым тоном продолжал он. — Растолкуйте, пожалуйста, буду очень рад выслушать, как правильно понимать вас…
— Я хотела узнать, есть ли надежда на быстрое выздоровление?
— О сроках не скажу, а надежда на выздоровление у врача есть всегда, иначе врач не лечил бы…
Тобольцева подробно расспрашивала о ранении, об операции, интересовалась, какие гостинцы можно приносить мальчику, и в ее голосе явственно звучала искренняя заботливость доброй женщины о судьбе чужого ребенка. Это тронуло Василия. Он теперь не пошучивал с хорошенькой учительницей, а с откровенной доверчивостью делился и своими надеждами и опасениями.
— Я могу сейчас видеть Брагина? — спросила она.
— Нет, нет, сейчас нельзя, пока нельзя, — с сожалением отказал он.
— А когда можно?
— В другой раз приходите. Мальчик будет очень рад, — ответил Василий, а с языка готово было сорваться: «И я буду рад вашему приходу…»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
«Для врача все больные одинаковы, кроме тяжелых», — любил повторять профессор Казанский, и теперь эти умные слова приобрели глубокий, понятный Василию смысл. По целым дням он почти не отходил от постели оперированного мальчика. Часто сам брал в руки шприц и вводил больному лекарства, порой сам кормил его с ложечки.
Коля Брагин властно завладел всеми чувствами и мыслями Василия, он был ему теперь дороже и роднее всех на свете, как неотъемлемая частица самого себя. Подчас, когда мальчик жаловался на какую-нибудь боль, Василий чувствовал, будто и у него в том же самом месте начинало добеливать…
Из-за Коли ему плохо спалось по ночам, из-за Коли он не знал покоя…
Вот и сейчас. Он захлопнул объемистый учебник «Частной хирургии», потушил на столе лампу, осторожно, чтобы не разбудить хозяек, прикрыл за собой дверь и направился в больницу.