Сельский врач

— Семен Яковлевич, мы не можем ждать. В больнице умирает женщина. Машина нужна срочно, — настойчиво упрашивал Василий и был поражен равнодушием председателя: его слова не оказывали никакого действия. — Женщина умирает, — повторил он.

— Опять «умирает». Что-то они у вас уж больно часто мрут. Чирий, наверное, вскочил…

— Товарищ Тобольцев, я врач и отвечаю за свои слова! — повысил голос Василий.

— Ну что вы, ей-богу, ведь русским языком сказал — подождите. Будет машина — сам пришлю.

— Машина у вас есть. Под окном стоит. Сенокосилка может подождать. Женщину привезли из Успенки.

— Ах, из Успенки! — обрадовался Тобольцев. — Вы бы так сразу и говорили. Из Успенки — это дело другое. Обратитесь к соседу нашему — председателю «Степного маяка», женщина из его колхоза, пусть он и обеспечит вас транспортом. У него машин много. Это я точно знаю.

— Вы что, смеетесь? — разозлился Василий. — Я требую!

Тобольцев удивленно взглянул на разгоряченного собеседника и, не повышая голоса, спросил:

— Как вы сказали, доктор? «Требую»?

— Да требую. Мне срочно нужна машина!

Тобольцев почувствовал, что доктор не шутит и что в больнице действительно стряслось что-то серьезное. Правда, бывали случаи, когда медики, по его твердому убеждению, требовали машины зря. Прибежит какая-нибудь сестра, особенно Клавдия Николаевна, и, чтобы побыстрее выклянчить машину, поднимает такой шум, что хоть уши затыкай — умирает! кровью истекает! Он, председатель, попадается на крючок, выделит машину утром, а только в полдень, глядишь, больного везут в райбольницу. Тобольцев вскоре раскусил эти уловки федоровских медиков. Потому и сейчас с холодком отнесся к словам Донцова.

— Вот вам телефон. Звоните в «Степной маяк». Мы с ним на одном проводе. Три звонка.

Василий быстро покрутил ручкой аппарата, сорвал трубку.

— МТС? Дайте Заречное. Заречное? Секретаря райкома.

Широкая с узловатыми пальцами ладонь Тобольцева властно опустилась на рычаг аппарата.

— Шутить изволите, товарищ доктор?

— Дайте мне позвонить! — решительно требовал Василий, чувствуя, как все в нем закипает. Там, в больнице, женщина в тяжелейшем состоянии, каждая минута промедления грозит гибелью, а председателю и горя нет.

— Хотите заручиться поддержкой райкома? — усмехнулся Тобольцев. — Ну что ж, ябедничайте…

Бросив трубку, Василий пригрозил.

— Без вашего разрешения возьму машину, сам за руль сяду, а больную отвезу!

В кабинет вошел Грушко. Он в недоумении смотрел то на доктора, то на Тобольцева.

— Что у вас такое? Кричите на всю Федоровку.

— Женщина умирает. Нужно срочно вести в райбольницу, а председатель не дает машину. Ему сенокосилка дороже! — не унимался Василий.

— Сами лечите, нечего на чужого дядю надеяться, — уколол Тобольцев доктора.

— Ты не шуми, Семен Яковлевич, врачу видней, где лечить. Если такой случай, нужно дать машину, — сказал Грушко. Открыв окно, он крикнул: — Никон, погоди-ка, не заводи. — Потом Тобольцеву: — Нужно выручить нашего доктора.

— Не доктора выручать, а человека спасти, — понизил голос Василий и пулей выскочил из кабинета.

— Видал? За телефон да в райком. Сам грозился за руль сесть.

— А что? И сел бы. Машиной он управляет отлично. Это я знаю, — улыбнулся Грушко.

— Тебе смешно? А сенокосилка стоит! Тут каждый час дорог. Корм нужен. Сейчас день год кормит. Ведь могли же подождать в больнице!

— Хороший ты хозяин, любят тебя колхозники, а вот чуткости к человеку у тебя мало.

— Брось мораль читать. План косовицы к черту летит!

— Вот теперь и давай подумаем, что делать…

4

Юлия Галкина была назначена сопровождающей. Муж Игнатовой тоже попросил разрешения поехать с женой в Заречное.

— Хорошо, садитесь в машину, — согласился Василий и предупредил сестру, чтобы она не забыла стерильный шприц, сердечные и кровеостанавливающие средства: быть может, в дороге придется делать уколы.

Когда машина скрылась за по вором улицы, Корней Лукич с удовлетворением говорил:

— Хорошо, что Тобольцев сразу нашу просьбу выполнил. Тут, конечно, такой случай, что грех отказать. А то иногда пойдешь за машиной, и начинается канитель: ты председателю одно, а он тебе другое, ты ему пареное, а он тебе жареное…

Подошел Шматченко. По его лицу и глазам было заметно, что часть спирта, полученного из аптеки, перепала и ему: щеки еще больше разрумянились, глаза поблескивали, но держался он на ногах крепко.

— Так что, Василий Сергеевич, все в полном порядке. Керосинчик есть. Я уже примус заправил.

Василий сдержанно поблагодарил завхоза и тут же попросил санитарку сходить на квартиру за старшей сестрой.

В больнице появился Лапин.

— В чем дело? — спросил он у Василия. — За мной прибегали на квартиру?

Василий подробно рассказал об Игнатовой.

— Ага, отправили в Заречное. Очень хорошо, — похвалил Борис Михайлович.

— Могли бы не отправлять.

— Больная не нашего профиля. В Заречном есть специалисты. Пусть трудятся.

…Старшая сестра пришла минут через двадцать. По ее лицу было заметно, что она недовольна вызовом, и когда Василий объяснил, что нужно делать, резко ответила:

— Покоя нет, хоть сутками сиди, всегда что-нибудь да выдумают. Не могли завтра этим заняться.