Selbstopfermänner: под крылом божественного ветра

— Я подняла все новости за последние три года. Твой брат нехило зажигал, — говорила Нора, на ходу застегивая куртку и обматывая шею длинным толстым шарфом. — Только ленивый не писал о нем, у нас тоже было много статей и заметок. Потом эта неожиданная женитьба… Вся тусовка знала, что он живет с вашей переводчицей. Ходили даже слухи, что она бросила ради него какого-то крутого мужика…

— Что ты от меня хочешь, а? — устало спросил я.

— Я пытаюсь понять расстановку сил. Дети твои, Каулитц. Билл узнал об измене своей жены и выгнал ее, а ты ваши отношения скрываешь от Сьюзен, поэтому и прилетел из Рима в Берлин за фотографиями. Были бы они тебе не нужны, ты б не парился.

Я вздохнул и промолчал. Сейчас каждое слово может сработать против меня. Чем активнее я буду доказывать ей свою непричастность, тем меньше у меня шансов выпутаться из этой истории.

Мы зашли в ресторанчик, заказали поесть и выпить. Нора продолжала строить разные версии, одна другой краше. Я откровенно зевал и практически не участвовал в разговоре, апатично пережевывая еду, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.

— Каулитц, прекрати меня игнорировать! — рявкнула она, когда я в очередной раз распахнул рот.

— Ты так мило сама с собой разговариваешь, что я не решаюсь тебе мешать.

— Задница.

— Ты тоже милая.

— Чьи дети?

— Ты достала. Какая тебе разница?

— Ты же не хочешь, чтобы я объясняла тебе очевидные вещи?

— Нора, отвали.

— Каулитц, слушай меня внимательно. Бывшая жена твоего брата сейчас слишком активна. История с детьми еще не вылезла наружу, но она обязательно вылезет, помяни мое слово. И я даю тебе шанс сработать на опережение и рассказать мне всё так, как есть.

— Зачем тебе это?

— Она мне не нравится. Но если мне дадут задание написать, мне придется писать.

— Не пиши.

— Тогда писать будет другой человек. Оно тебе надо? И, о боги, что он тут увидит? Вот Том Каулитц с годовалыми детьми и женщиной своего брата. При этом все знают, что Том Каулитц живет со Сьюзен Бригманн уже два года, и у него все хорошо — вот Сью-милашка виснет у него на шее, вот они на приеме, вот на встрече, вот на отдыхе… При этом брат Тома Каулитца женат на другой женщине уже больше полугода, прожив с предыдущей женщиной лет десять, если не больше. А с какой бы стати Биллу Каулитцу бросать свою женщину с детьми? Почему мужики бросают свою женщину с новорожденными детьми, а, Каулитц? Не потому ли, что дети не его. А чьи дети? Того, кто с ними нянчится и кого они называют отцом. Поправь меня, если я не права.

— Дети называют меня отцом, потому что я провожу с ними очень много времени. Между мною и Мари нет никаких отношений. Мы просто друзья. Никакой сенсации. Это дети Билла. Я помогаю Мари, потому что Билл ведет себя по отношению к ней не очень хорошо, скажем так. Тина настроила его против Мари.

— Был слух, что Тина обвиняла Марию в организации нападения.

— Тина и меня обвиняла в нападении. Сейчас она обвиняет в нападении Билла. Она неадекватная. Я оберегаю Мари и племянников от действий Тины. Вся наша семья ее оберегает.

Нора взяла конверт и принялась рассматривать фотографии, кривя губы, хмуря брови и качая головой. Я пил кофе. Если выпить еще виски, то вырублюсь в любом теплом и мягком месте. Черт, как же я хочу спать. Сейчас концерт в Риме, завтра в Болонье, а потом два дня отдыха, правда, они придутся на дорогу, ну да черт с этим.

— Нет, Каулитц, ты мне врешь, — вдруг изрекла Нора. — Я же вижу. Посмотри, как она на тебя смотрит! Мария не видит, что ее снимают, она думает, что не попала в кадр.

Нора протянула мне фотографию, на которой мы с малышней строили куличики, а Мари стояла в стороне и смотрела на нас. Лицо расслабленное, взгляд очень мягкий, нежный.

— Она всегда так смотрит на детей, — фыркнул я.

— Она на тебя смотрит. — Она приложила нож к ее глазам, как бы прочерчивая линию взгляда. Выходило действительно на меня.

— Не выдавай желаемое за действительное, — отмахнулся я, чувствуя, как сердце в груди колотится сильнее. — Мы с Мари друг друга знаем уже миллион лет. Мы жили вместе долгие годы под одной крышей, в турах иногда просыпались в одной постели и ели из одной тарелки. Когда я болел в туре, Мари ночью в чужой стране искала аптеку, чтобы купить мне лекарства. Она зашивала мои вещи, когда сценические костюмы рвались. Я нес ее на руках через полгорода, когда она подвернула ногу и не смогла идти. Мы с ней очень близки, но мы не спим и никогда не спали. Она всегда была женщиной только моего брата.

— А тут ты ее целуешь, — потрясла Нора у меня перед носом снимками. — И не в шутку, не по-братски, а по-настоящему целуешь!

— Фотограф попросил. Он думал, что мы муж и жена. Мы с ней поиграли немного в семью.

Нора снова закачала головой и раздраженно выдохнула:

— Том, прости, но вы не играли.

— Ну, да, тебе-то гораздо лучше по фотографиям видно, играли мы или нет, — расхохотался я. — Извини, что обломал тебе сенсацию.

— Тогда почему ты так дрожишь за эти фотографии? Боишься Сьюзен?