Секира и меч

К тому, сидящему у костра, молодцу Глеб подходил со спины. Не оглядываясь, молодец проворчал:

— Что так долго? Ты, Каплун, наверное, у ручья девку встретил…

— Нет, — зло усмехнулся Глеб.

— А что же?

— Он встретил смерть.

Молодец быстро обернулся, обомлел:

— Ты кто такой?..

— Сын Аскольда, — и Глеб махнул своей страшной секирой.

Но этот молодец оказался ловчее. Увернувшись от удара, он перепрыгнул через костер и побежал к избушке. На бегу кричал срывающимся голосом:

— Милий! Милий!..

Глеб метнул секиру.

Описав большую дугу в воздухе и единожды перевернувшись, секира вонзилась острием молодцу в позвоночник. Когда секира летела и переворачивалась, она пела — гудела тревожно, угрожающе…

Аскольд, некогда передавая это оружие Глебу, говорил, что секире сей много лет; быть может, отковал ее сам Волот, который был искусным кузнецом; кузнец и просверлил на лезвии несколько хитрых дырочек, из которых при движении секиры исходил заунывный пугающий звук.

Смолкла песнь секиры. Молодец, взмахнув руками, упал на колени, обмяк, а потом повалился лицом в траву.

Выдернув секиру у него из спины, Глеб ухватил убитого за ногу и оттащил его в орешник.

К тому времени, как на пороге избушки показался Милий — здоровенный детина, — Глеб уже сидел у костра и черпал ложкой похлебку.

Милий потянулся, зевнул, протер глаза. Удивленно посмотрел на Глеба. Оставаясь стоять в дверях, спросил с угрозой:

— А где мои побратимы?

Глеб не ответил; похлебка пришлась ему по вкусу — черпал ложкой и черпал.

Милий сказал:

— Очень невежливо это — угощаться без спросу из чужого котла.

Глеб и на это не ответил. Он вообще вел себя так, будто никто к нему не обращался.

Милий что-то заподозрил, оглядел крутые плечи незнакомца, его большие мускулистые руки, лицо. Заметил:

— Будто лицо мне твое знакомо. Где я мог видеть тебя? Ответишь ты наконец?

Опустив в котел ложку, сказал Глеб:

— Нет в том ничего необычного, что лицо мое тебе знакомо. Ты гоняешься за мной много лет, а между тем мы порой встречаемся в Чернигове на рынке или в воротах Гривны…

— Очень мудрено ты говоришь, — усмехнулся Милий. — Мог бы сразу сказать, что ты — Глеб, сын Аскольда. Я теперь узнал тебя, — оглядевшись, Милий спросил: — А где нерадивые побратимы мои? Я слышал, они меня звали…

— Один пошел за водой, другой за орехами, — спокойно ответил Глеб.

— Какие орехи весной? — не поверил Милий и тут увидел кровь на траве. — Ты убил их?

— И в этом нет ничего необычного, что сын мстит за убийство родителей, — Глеб опять взялся за ложку. — Твои побратимы сварили похлебку. Не хочешь попробовать, Милий?

Тот покачал головой:

— Меня ты не возьмешь так просто. И хоть я слышал о силе твоей, не побоюсь вступить в единоборство.

Ненадолго он исчез в избушке и появился опять уже с мечом.

Глеб взмахнул рукой, и опять запела заунывно, загудела в полете секира. Встревоженный, удивленный Милий, услышав этот звук, даже приоткрыл рот и склонил набок голову. Но он вовремя заметил секиру и отбил ее мечом. Громко звякнув, секира глубоко вонзилась в косяк.

Милий ухмыльнулся:

— Я же говорил, меня непросто взять!..

Тогда Глеб вынул меч из ножен и поднялся. Но Глеб не хотел унизиться до того, чтоб вступать в поединок с одним из тех, кто убил его родителей. Он не хотел, чтобы меч его скрестился с мечом мерзавца. Поэтому, когда Милий со злобным криком бросился на него и, размахивая клинком, целил ему в голову, Глеб увернулся и сильно ударил противнику в грудь. Меч Глеба, пробив Милию грудину, глубоко вошел в легкое.

Милий выпучил глаза. Он не ожидал такой скорой развязки; видно, как о воине, он был о себе лучшего мнения. Кровь у него пошла ртом. Милий закашлялся и скривился от боли.

Глеб выдернул меч.

Милий, упав на траву, захрипел. Кровь пузырилась у него на губах. Он зажимал рукой рану на груди. С мольбой, с безумным ужасом смотрел на Глеба:

— Не добивай!.. Дай пожить…

Прохрипев эти слова, Милий опять закашлялся.

Глеб отер меч о траву. Когда он вложил меч в ножны, Милий был уже мертв.

Осмотрев избушку, Глеб оседлал одну из лошадей. Двух других взял на повод и выехал на дорогу.

Глава 4

В церкви на службу набилось полно народу. Священник-грек произносил проповедь. Речь его трудно было понять, ибо по-русски он говорил плохо, часто подменял русские слова, коих не мог вспомнить, греческими. Но у священника были большие, карие, очень выразительные, умные глаза, — как у апостолов с греческих икон. Люди смотрели в глаза священнику и, пожалуй, почти все, о чем тот говорил, понимали.

Многие из людей были новообращенными христианами. В недавнем прошлом язычники, а некоторые так и по сей день язычники, двоеверцы, — они с любопытством оглядывали храм изнутри. И проповеди о милосердии, о кротости, о братской любви, о всепрощении Бога были им внове.

Среди людей прятался Глеб. Надвинув на самые глаза черный половецкий колпак из мягкого войлока, он опустил голову и делал вид, что внимательно слушает священника.

Вошли в церковь два княжьих человека — дружинника. Они стали неподалеку от Глеба, у него за спиной, и слушали проповедь. Глеб раз-другой незаметно оглянулся…