Седьмой урок

— Нет, я так, без вопросов. Заглянула. Вспомнила, как вместе отдыхали.

Шевров как-то неопределенно, широко, точно крылом, взмахнул рукой, но тотчас спрятал руку за спину:

— Да, отдыхали… — задвигал по столу блокнотом, карандашиком, щелкнул пальцем по краю пресс-папье, и пресс-папье заколыхалось лодочкой.

Янка подошла к столу и тоже заиграла карандашиком; разглядывала телефонограмму — ее, как котенка, привлекали всякие шелестящие вещи.

Шевров отодвинул телефонограмму. Это было неосторожное движение. Янка тотчас поближе придвинулась к листку и успела разобрать несколько строчек прежде чем Шевров прикрыл листок пресс-папье.

— Что-нибудь случилось? — спросила Янка.

— Нет, ничего. Обычный речной режим.

— Но зачем бьют телефонограммы?

— Обычная служба.

В зале показалась вахтерша:

— Товарищ Чаплыгину к телефону. Штаб вызывает.

Татьяна Чаплыгина, уронив на пол платочек, поднялась так порывисто, словно ждала этого вызова.

— Таня, платочек! — подхватил платок Степан.

— Хорошо, хорошо, товарищи, — не замечая ничего, направилась к выходу Чаплыгина, — меня вызывают…

Шевров остановил Вагу в коридоре:

— Только что звонили из района. Осведомлялись насчет обстановки. Я ответил, что все нормально. По-моему, все преувеличено.

— Я не знаю, о чем вы говорите, Серафим Серафимович.

— Не знаете? А все уже говорят…

— О чем говорят, Серафим Серафимович?

— В соседнем районе угрожающее положение. Затор льдов. За пятьдесят лет не упомнят.

Шевров не отпускал Богдана Протасовича, хотя из зала доносился уже нетерпеливый говорок, приглушенный шум.

— Вы сомневаетесь в прочности плотины?

— Не сомневаюсь, а интересуюсь. Согласитесь, что это естественно при создавшихся обстоятельствах.

— Плотину строил инженер Петров. Слышали об инженере Петрове?

— Слышал, что он ваш друг.

— Да, сдружились в госпитале.

— Согласитесь, довольно странно измерять запас прочности дружескими отношениями. Напор льдов небывалый.

— Поселок вне опасности.

— Но мы не в поселке!

— Если находите нужным, верните людей в город.

— Я звонил, мост починяют. Да и нечего преждевременно… Это я с вами конфиденциально.

Янка опередила Вагу и первой вошла в зал. Села рядом со Степаном.

— Наш Прометеич сегодня не в своей тарелке, заметил?

— Ты все замечаешь.

— Мимоходом. Послушай, что хотела спросить: самолет выпустят в такую погоду?

— Я бы не выпустил. Особенно если с тобой. Ты грешница. Самолет погубишь!

Когда Чаплыгина вернулась, Богдан Протасович был уже за столом президиума. Избрали двух стариков и двух молодых, поровну от отцов и детей. Татьяна подошла к столу и попросила минуту для объявления:

— Товарищи! Штаб срочно вызывает следующих дружинников: Антоненкова, Агапова, Васютину Лиду, Акшаулова, Иванченко, Турсунбаева. Товарищу Федотову Степану и его группе дежурить на плотине.

Серафим Серафимович счел своим долгом присутствовать на встрече с молодыми. Чрезмерное подчеркивание нерешенных задач — Вага даже о своем актине говорил так: «попытка воздействовать…», «требуется дальнейшее…» — насторожило Серафима Серафимовича. Молодежь, разумеется, нужно нацеливать, однако она должна крепко осознать достигнутое, твердо верить в заложенный фундамент. Фундамент есть фундамент. Между тем у Ваги только и слышно: предполагаем, хотелось бы верить, перед нами открывается…

Как бы все эти «открываются» не закрыли перспективы.

Ряд антибиотиков рассматривает с критических позиций. Как все это уложится в голове молодого человека?

Особо не понравилось: вопросы с места сыплются со всех сторон, Вага едва успевает отвечать и не призывает к порядку. Базар!

Записка была только одна. Богдан Протасович вслух ее не прочел.

Но Шевров случайно (потом уже, после встречи) подобрал:

«Товарищ профессор!

Будьте любезны ответить, верно ли, что одно время Вы были проректором? И почему о Вас говорят: пролектор, а не проректор?..»

Жан Тишайший сидел в первом ряду, благоговейно поглядывая на Богдана Протасовича. Его поджарый приятель расположился рядышком, небрежно отбросив на плечо Тишайшего узкую, с беспокойными пальцами руку.

Ветер утих внезапно. Ветки кедров устремились к солнцу, смолистая кора ярко запылала в лучах. Осевший на иглистых лапах снег таял и стекал каплями — роща наполнилась сыростью.

Молодежь устремилась к реке. Остались самые заядлые спорщики, любители острой беседы, вопросов без записок.

Обычно Вага охотно откликался на вопросы слушателей, часто сам затевал подобные собеседования, отвечал обстоятельно, как бы заново передумывая каждое слово. Но сегодня все происходило иначе; Богдан Протасович был рассеян, раздражен, насторожен.

— Профессор, каковы, по-вашему, перспективы современной биологии?

— Самая насущная задача — правильно перевести на русский язык слово  б и о л о г и я!

— Но, профессор…

— Никаких «но». Извольте перевести.

— Если не изменяет память, в школе нас учили: наука о жизни.