Седьмое небо

Но Костя не верил ни в мосты, ни в любовь, сейчас он вообще больше ни во что не верил, он бежал прочь, в никуда, да к тому же не верил – это ужасно! и в этом ужасном состоянии он промчался мимо Шереметьевского дворца, в флигеле которого тоже располагался бизнес итальянского происхождения с русскими корнями, оправданный маской необходимости содержать искусство родной страны хоть на какие-то средства (ударение именно на «а», как во всех казённых бумагах), хотя вряд ли эти самые средства хоть когда-нибудь доходят до своего благородного назначения – чаще они оседают в искусстве современного даче- и машиностроения директоров этих самых музеев и памятников, приставленных к ним демократической властью, которая строго-настрого наказала им беречь всё это достояние, но денег не дала, а в качестве некого снисхождения (ведь всё же и власть – люди, понимают), привластным можно иногда устроить бизнес, прикрыв его необходимостью финансирования программ и под этот лицемерный шумок урвать для располневших жён и интерактивных сынков и дочек; впрочем, это лирическое отступление – Костя сейчас не думал ни о чём подобном, он мчался куда глаза глядят и сердце его бешено стучало в груди, он миновал Екатерининский институт и тут одна мысль всё же мелькнула в его голове: «Как же много в нашей стране образования!.. отчего же мы все дураки?!», тут же позабыв про эту мысль, он бежал дальше, маневрируя между редкими прохожими, одетыми во всё чёрное и боящимися поднять от земли глаза, поскальзываясь и задыхаясь, но не смея остановиться ни на секунду, чтобы перевести дыхание, тем более, что с другой стороны на него слепыми глазами смотрели из окон ещё одного бизнес-центра бизнесмены и вумены, пикая сигнализациями припаркованных внизу джипов, Костя пересёк Невский проспект на красный свет и чуть не попал под одну из таких машин, но и теперь не остановился, лишь возле своего дома он чуть сбавил бег и взглянул на окна собственной комнаты, взглянул и весь покрылся липкой испариной – из окна его комнаты смотрел на него он сам, только с иной причёской и в какой-то чужеземной рубахе, и вроде бы даже за спиной его виднелись рукояти мечей!.. теперь и вовсе ни в силах остановиться и унять свои нервы, он ещё пуще бросился мимо своего дома, успев правда взглянуть и на Настины окна – форточка была открыта, шторы отдёрнуты и на подоконнике одиноко мёрз столетник, что означало, что Насти дома ещё нет: где она? чем сейчас занята и кто с ней рядом?.. они вроде бы знакомы всю жизнь, но он не смог представить её и её окружение в данный момент… и даже прожив вместе всю жизнь мы так мало знаем друг о друге… какая разница! Больше не существовало для Кости ничего… он один был здесь и везде, один-одинёшенек, и больше ничего… мелькнула на другом берегу площадь, названная в честь хорошего мужика Ломоносова, промелькнуло что-то ещё, и что-то ещё осталось позади, только жгучее чувство, что кто-то неотступно следует по его следам, буквально дышит холодным дыханием ему в спину, никак не хотело проходить, и гнало его вперёд, лишая воли и разума, точно так же, как и реклама, наклеенная на наш город…

…два одинаковых зелёных дома с колоннами, остриженные дубы вдоль набережной, замёрзшая дохлая утка с подбитым крылом и грустными глазами, полными мольбы, она сидела на льду и просила у безучастных прохожих хоть маленький кусочек хлеба…

…хлеб принесла старая бабушка, которая сама очень хотела хлеба.

…Костя поскользнулся и упал.

– Упс! – вырвалось у него, он поднял взор и увидел надпись на доме, полукругом обступившем Обуховскую площадь, – «Университет Путей Сообщения».

Как там у Чёрта? «Служба Путей С Общением»? Ха-ха! В нашей стране и в самом деле нет конца всем возможным просторам!..