Седьмая ложь

— Она просто добросовестно исполняет свою работу.

— Если бы это было так, она бы уже давным-давно отправила меня домой.

— Тебя привезли сюда на «скорой»?

— Да.

— Значит, это был не просто обморок. Иначе к тому моменту, как приехали парамедики, ты бы уже пришла в себя.

— Ой, Джейн, хватит уже. Пожалуйста, не начинай.

— Твое состояние им явно не нравится, — сказала я, — в противном случае тебя бы здесь не оставили.

— Со мной все в порядке, — упрямо буркнула Эмма.

Я вздохнула и накрыла ее руку своей. Как бы мне хотелось, чтобы сестра доверилась мне, не пытаясь утаить правду, и была при этом так же уверенна и откровенна, как несколько недель назад Питер!

— Что именно им не нравится? — спросила я.

— Мое сердце, — отозвалась Эмма.

Она отвела взгляд, смущенная, и мне захотелось обнять ее и пообещать, что все будет хорошо, сказать, что ей нет нужды от меня скрываться, потому что я понимаю: не все из нас стали теми людьми, которыми хотели стать.

— Все уладится, — прошептала я вместо этого. — Мы найдем способ со всем этим справиться.

Когда Эмма вновь устремила на меня взгляд, в ее глазах стояли слезы.

— Не думаю, — сказала она. — Я никогда не буду, — она скривилась, словно испытывая отвращение, — здоровой.

— Но…

— Нет, — перебила меня она. — Это все не про меня. Я уже десять с лишним лет не та, кем была когда-то. — Она нырнула под одеяло и отвернулась к окну. — Эта гадость меня убьет, — сказала она. — Ты это знаешь, и я тоже это знаю. Ничем другим это не кончится.

— Ну же, Эмма, — возразила я. — Ты мне это брось. Ничего подобного, способы победить эту гадость есть. Уж тебе ли не знать! Ты же столько лет подряд ее побеждаешь.

Я не болтала что на ум взбредет, это могло быть правдой, некоторые люди действительно справлялись с болезнью, однако мне было известно и другое: в случае с Эммой такому не бывать. Она права: я знала это, и знала очень давно.

Эмма всегда была стойким оловянным солдатиком, и все же в какой-то момент стало абсолютно ясно, что она надломлена и что, несмотря на все усилия, ей уже не выкарабкаться. Она начала существовать где-то на краю жизни, населенном лишь больными и недоступном для всех остальных. Счетчик, скрытый в глубинах ее сознания, отсчитывал ее утекающую по капле волю к борьбе. И все мы знали, что ее почти уже не осталось.

— Ты сможешь, — не сдавалась я. — Ты сильная.

— Да, я сильная, — ответила она. — Но я больна. Одно другого не исключает. Я не собираюсь сдаваться, и понимание того, что конец уже близок, не делает меня менее храброй.

— Я знаю, — сказала я. — Я все это знаю. Просто…

— Мне становится хуже, — перебила меня Эмма. — Ты ведь сама все понимаешь, правда? Я вижу это по твоему лицу, когда ты смотришь на меня. Я больше не могу это контролировать, эта дрянь полностью подчинила меня себе.

— Мы придумаем, как с этим жить, — проговорила я — и теперь, оглядываясь назад, понимаю, что пыталась уцепиться за соломинку.

— Ты не понимаешь, — покачала головой Эмма. — И это не твоя вина, да мне и не хочется, чтобы ты понимала. Ведь эта дрянь полностью мной завладела. Она — это я.

— Неправда! — запротестовала я. — Ты — намного больше, чем твоя болезнь.

И тогда слезы хлынули у нее из глаз, и я решила, что ей, должно быть, ужасно грустно, но не исключено, что она просто испытывала невероятное раздражение, чудовищную усталость от множества людей, неспособных понять ее и недуг, который она и сама не в состоянии была понять до конца.

— Нет, — отозвалась она. — Тебе хочется так думать, но ты ошибаешься. Может быть, когда-то давно это и было правдой. Может быть. Но не теперь. Помнишь, какой ты была, когда только познакомилась с Джонатаном?

— Эмма…

— Нет. Помолчи. Дай мне договорить. Так помнишь? А я хорошо помню. Ты была поглощена им целиком и полностью. Он был во всем, что ты говорила и делала, а может, и в каждой твоей мысли. Так вот, моя болезнь — то же самое. Это как влюбленность. Она поглощает тебя целиком. Неодолимо. Это все, что составляет мою суть.

— Нет, — сказала я. — Ты описываешь какой-то ужас, настоящий кошмар. А любовь — это чудесно, Эм. Вот увидишь. Когда-нибудь ты увидишь сама.

Она засмеялась, и от ее смеха мне захотелось плакать.

— Едва ли, — проронила она. — Думаю, для меня практически все глобальные вещи уже в прошлом. Осталась одна, самая последняя, в конце пути.

Мне захотелось схватить ее и хорошенько встряхнуть. Вытрясти из нее всю эту дурь, проникнуть внутрь ее головы и вытащить наружу этого демона. Я знала, что не могу спасти ее, однако до какого-то момента это наверняка было в моих силах. Ведь должен же быть какой-то способ! Однако я не сумела остановить угасание, прежде чем ее кости стали хрупкими, мышцы истощились, а сердце начало работать с перебоями. Если моя сестра довела себя до такого конца, значит я просто-напросто упустила ее.

Мы услышали чьи-то приближающиеся шаги и умолкли. В изножье кровати появилась медсестра.

— Миссис Блэк? — спросила она. — Меня зовут Лилиан. Это я вам звонила. Ну что, Эмма, ваши документы готовы, так что вы можете уйти домой, когда захотите.

— Но… — начала я.