Седьмая Казнь

Когда они стали спускаться по ступеням, принц пропустил монаха, женщин, служащих Духа и Плоти и владельца «Карнавала». Принц не обратил внимания и на главного стража каравана, отсылавшего его к костру. Когда же появился Тчуи, принц Бифальт резко схватил огромного переводчика за локоть.

Дерзко встретив улыбку человека, который мог бы уложить его одним ударом, принц потребовал:

– Твой дар к языкам. Ты говоришь на всех известных тебе языках, как, собственно, и на прочих. Ты знаешь даже мой язык. И, похоже, ты читаешь мысли своего хозяина. Разве это не магия? Будешь ли ты отрицать, что имеешь дело с магией? Будешь ли отрицать, что ты сам – маг?

Тчуи нахмурился:

– Однажды укушенный… – начал было он. Затем его взгляд прояснился, и он захохотал. – Да, принц, – ответил он сквозь смех, – я буду отрицать это. Как и мое имя, что я назвал вам, мои заверения, будто я «говорю на всех известных мне языках», это всего лишь для удобства. Правда требует больших объяснений.

Мой дар – это изучение языков. Я изучил, как и почему образуются языки. Это позволяет мне овладевать новыми, когда требуется. Но я не могу колебать земли, или низводить огонь с небес, или видеть с большого расстояния. Во мне нет магии.

Принц Бифальт не сдался.

– И все же ты бегло говоришь на нашем языке. Ты наверняка слышал его прежде, чем нас обнаружил Сути аль-Сури. Ты должен был слышать его. Он сам говорит лишь немного. Если ты не знаешь о Беллегере, ты должен знать Амику. Или знать торговцев, которые торговали с Амикой. Беллегер не торгует. Как же иначе ты можешь говорить с нами?

Принц хотел спросить: «Как тебя обратили против нас?»

Но вызов принца не тронул Тчуи. Вновь рассмеявшись, переводчик ответил:

– Я знаю ваш язык, принц, потому, что слышал, как вы разговаривали со своими людьми. Я выучил его от вас.

– А как насчет этого шута из «Карнавала»? – запротестовал принц. – Как насчет Фламоры?

Все с той же улыбкой Тчуи парировал:

– Откуда мне знать? Возможно, они встречали торговцев, как вы и предположили. Они много путешествуют. Если вам это так важно, спросите у них. У меня нет для вас ответа.

Сказав это, он повернулся, с легкостью высвободил свою руку и оставил беллегерца кипеть от ярости в одиночестве.

Принц Бифальт не знал такого бранного слова или проклятия, которое могло бы выразить его разочарование – или страх перед тем, что он разочарует своего отца. Застарелая боль научила короля Аббатора терпению. Сгорая от желания оправдать доверие отца, принц не выучил того же урока. Когда Сути аль-Сури снова отправил его к костру, принц подчинился, так как не знал, что еще он мог сделать.

А еще он не мог представить, когда или как переводчик подслушал его разговоры с Элгартом и Кламатом.

* * *

Гвардейцев принц нашел на том же ковре, на котором и оставил. Тарелки с едой уже забрали, а вот кувшины с вином остались. К сожалению принца Бифальта, было понятно, что Кламат и Элгарт выпили слишком много, чтобы помнить о его коротком приказе. Если бы принц не вернулся, они бы еще несколько часов не спохватились и не стали бы его искать.

Гвардейцы поприветствовали его охмелевшими голосами, но тут же с прежним интересом обратились к происходившему вокруг. Отблески пламени плясали в возбужденных глазах Кламата, наблюдавшего за танцующими так, словно больше для него ничего в мире не существовало. Элгарт смотрел вокруг более рассеянно. Но и на его шраме мерцали огненные блики костра, у которого танцевали девушки. Он и Кламат уже очень долго были без женщин. Но Элгарт еще увлеченно слушал музыку, и руки его хлопали по коленям, повторяя сложные ритмы танца.

Принц Бифальт подавил в себе стремление отчитать своих спутников. Он наказал им вести себя как подобает гостям. Да и не так уж давно он и сам был таким же. Он понимал, чем они очарованы. Молодые женщины, одетые в изящные соблазнительные платья, при свете костра под черным небом казались таинственно очаровательными. Они вертелись, мелькали и высоко подпрыгивали, словно в исступлении. Их партнеры – по большей части молодые люди с обнаженной грудью – двигались с плавной внезапностью и силой оленей. Они кружили девушек, подбрасывали и ловили их, менялись ими, следовали за ними с жадностью влюбленных. А что за музыка: тамбурины, кимвалы и барабаны вели за собой мелодии экзотических струнных инструментов и пронзительных флейт, создавая гармонии неожиданные и резкие, воодушевляющие и тоскливые.

Многие из караванных путешественников разделяли высокую оценку Кламата и Элгарта. Снаружи кольца расстеленных ковров – по большей части все еще занятых – собралась толпа зрителей: десятки, а то и сотни погонщиков, гуртовщиков, работников, актеров, торговцев и лавочников, семьи – народы из шести, или восьми, или десяти разных стран. Некоторые пришли просто посмотреть, по другим было видно, что они с охотой присоединились бы к танцу, если б только могли разучить шаги и попадать в ритм.