Седьмая Казнь

Страж провел беллегерцев к незанятому ковру. На многих уже, скрестив ноги, сидели мужчины и женщины. Молчаливые люди с выбритой макушкой – монахи – сидели, окутанные своим достоинством, на собственном ковре. Торговцы и знать с богато одетыми наложницами или женами устроились удобно и свободно, заняв достаточно для себя места. Празднично разодетые люди, наоборот, уселись очень близко друг к другу, словно стараясь добиться, чтобы на каждом ковре их уместилось как можно больше. Они беспрерывно шутили и пихались, громко разговаривая севшими от смеха, лишений и недоедания голосами, создавая сложную какофонию из разноязыких слов. Другие устроились, где смогли найти место. Женщины с кожей цвета эбенового дерева сидели рядом с мужчинами, чья кожа отливала оттенком лунного света, девы, скромно закутанные в плащи рядом с их кавалерами, украшенными перьями, матроны с дерзкими взглядами рядом с погонщиками в хлопчатых рубахах и холщовых штанах.

Принц Бифальт заметил, что среди сидевших не было ни одного человека с тем же бронзовым оттенком кожи, как в племени Сути аль-Сури. Хотя несколько стражей и бродили среди повозок и телег, да и их предводитель оставался поблизости, большинство их них, должно быть, несли службу, охраняя лагерь. Даже в этой безжизненной пустыне, судя по всему, существовали опасности, достаточно серьезные, чтобы угрожать каравану.

Принц не мог представить, какие они, если, конечно, это не теургия.

Он неторопливо уселся на ковер, оставленный для него и гвардейцев. Скрывая свою неуверенность под привычной бесстрастной маской, он снял с плеча винтовку и сумку, отстегнул от пояса ножны с саблей и сложил все это позади себя – жест, который должен был обозначить его мирные намерения. Затем принц кивнул Кламату и Элгарту, чтобы они проделали то же самое.

Гвардейцы, усевшись по сторонам от принца и сложив позади себя свое оружие, постарались расслабиться, тогда как принц делал все возможное, чтобы уверенно сыграть доставшуюся ему роль почетного гостя. На всей площади не было ни одного места настолько же свободного, как его. Все путешественники, не исключая даже слуг, смотрели на него так, слово ожидали, что он внезапно исчезнет, вспыхнет пламенем или впадет в безумие. Похоже, он казался им таким же чудным и необыкновенным, как и они сами – беллегерцам.

Очутившись в центре такого внимания, став предметом стольких домыслов и подозрений, Кламат оглядывался вокруг себя с неприкрытым возбуждением. Восстановив силы водой, пищей, лекарствами и сном, он с удовольствием, граничащим со счастьем, впитывал все удивительное. Предоставь его принц самому себе, он бы наверняка попытался заговорить с ближайшим чужестранцем. Интерес Кламата к «богам», похоже, был уже забыт.

Элгарт был более замкнут, но очарование его новизной увиденного не было оттого менее живым. Если он и разделял порыв принца Бифальта уйти из этого большого собрания людей, свидетельствующего о широте мира, то он не показывал этого. Его пристальный взгляд быстро скользил по каждому человеку, по каждой группе, словно накрепко запоминая их. При каждом обрывке чужой речи Элгарт вскидывал голову, словно стараясь понять, что было сказано.

А принц сосредоточился на поисках хоть каких-нибудь признаков хозяина каравана. Но он не видел никого, кто занимал бы более высокое положение, чем остальные путешественники, никого, кто давал бы указания караванной прислуге.

В круг вошел человек с факелом, чтобы зажечь костер. По этому сигналу к коврам строем двинулись слуги, несущие кувшины с водой, чистые полотенца и подносы, чтобы все путешественники и гости могли омыть руки. Принц Бифальт последовал примеру сидевших рядом с ним и положил использованное полотенце на поднос. Когда же ритуал окончился, другие слуги разнесли тарелки, столовые принадлежности и медные кубки, а затем начали обносить гостей большими блюдами с едой, чтобы те могли выбрать себе по вкусу.

Кухня напоминала то, что беллегерцы совсем недавно ели. Тем не менее, когда к ним поднесли блюда, принц осознал, что снова проголодался. Одного приема пищи было недостаточно, чтобы возместить несколько дней скудных порций. Принц из вежливости вначале взял себе немного, но потом, увидев, сколько навалили Элгарт и Кламат, позволил и себе положить больше. Сути аль-Сури заверил его, что он и его люди – гости и что они в безопасности. По крайней мере, один вечер они могли рискнуть и не отказывать себе в удовольствии.

После мяса, фруктов и хлеба вернулись кувшины, теперь до верха наполненные темно-красным вином. Пламя костра разгоралось все выше, кубки наполнялись. Увидев, с каким удовольствием пьют его соседи, принц попробовал вино и нашел его столь же необычным, как и обстановка, в которой оно подавалось. Вино обладало пряным запахом специй и чего-то еще, чего принц не знал. Но оно было приятно на вкус, и он сделал несколько небольших глотков, надеясь, что они не затуманят его сознание.