Сделка (ЛП)

Будучи человеком, страшно оголодавшим по красоте окружающего мира, по мягкой постели, по вкусной еде, он все же не мог отогнать от себя мысль, что единственное, чего он жаждет сейчас больше всего на свете, оказалась эта женщина, насытиться которой он сможет, по-видимому, очень и очень не скоро. Люциус до мозга костей был прагматиком и прекрасно понимал, что ему, конечно же, понадобится время, но рано или поздно он вспомнит прежнее сибаритское существование и привыкнет к нему заново. Тем не менее представить себе такое же уютное и сытенькое будущее, но без Гермионы Грейнджер, у него почему-то не получалось.

«Как мне совместить свободного себя с… нею? Как она сможет быть с тем, кто откровенно презирал ее долгие годы? Кто был ее врагом… Она должна ненавидеть меня. Ненавидеть! Но почему же я тогда не могу прочесть в ее лице ничего, кроме нежности и ласки?»

Ощутив, как почти задыхается от этих горьких мыслей, Малфой судорожно прижал Гермиону к своему телу и уткнулся лицом в ее шею, наслаждаясь запахом волос, о котором мечтал так долго.

— Мне… нужно сказать тебе кое-что… очень важное, — хрипло выдавил из себя он.

Гермиона машинально гладила его по спине, попутно отмечая выступающие под кожей позвонки.

— Говори.

— Я… хочу попросить прощения… за все, что… за все, чем обидел тебя. В прошлом… Прости меня.

Зная, что он не видит ее лица, Гермиона крепко зажмурилась.

На самом деле она простила этого человека уже давно: еще тогда, когда впервые показала свою грудь и с удивлением обнаружила на его лице выражение благоговейного восхищения. Потом, когда он огромным усилием воли заставил себя пожертвовать собственной разрядкой, отказываясь кончить от ее прикосновения, она простила его снова. И наконец полностью простила, когда в убогой тюремной камере (только лишь касаясь и не требуя ничего взамен) он подарил ей самый сладкий оргазм, испытанный когда-либо.

И сейчас, чувствуя, как отчаянно и крепко Малфой прижимается к ней, чувствуя, что нужна ему, нужна и телом и душой, она отпустила ему грехи снова. Уже в который раз. Не желая больше возвращаться ко всему этому, Гермиона обхватила ладонями его голову и заставила посмотреть на себя.

— Я уже давно простила тебя, Люциус. Давай, наконец, перевернем эту страницу и забудем о ней.

Они опять приникли один к другому губами, вот только теперь их поцелуи уже отдавали неистовством. Будто пожирая друг друга, они жадно целовались, проникая языками в теплую влажность ртов и навсегда прощаясь со своим прошлым, так глупо и страшно разделявшим их.

А потом Гермиона ощутила, как в нее толкается головка члена. Как уже через мгновение и весь член медленно, но настойчиво проникает во влагалище, заставляя ее восторженно выдохнуть и гостеприимно толкнуться навстречу, словно приглашая не останавливаться и войти еще глубже.

Но постепенно пылкость немного стихла, сейчас они двигались медленно, позволяя телам сполна насладиться близостью и желая продлить ее как можно дольше. Поцелуи уже были переполнены нежностью, от которой оба почти задыхались. И оргазм, настигший их почти одновременно, был сильным и глубоким, будто подтверждающим что-то, будто ставящим точку под всеми сомнениями и страхами, мучавшими их несколько месяцев.

Потом они долго лежали, восстанавливая сбившееся дыхание, и ласково поглаживали друг друга.

— Почему мы никогда не обсуждали наше с тобой будущее? — спросил Люциус, и было заметно, что этот вопрос беспокоит его.

— Не обсуждали… — Гермиона улыбнулась. — Да, может, и хорошо. Боюсь, если б мы думали об этом слишком много, то могли окончательно запутаться.

— Я… гораздо более счастлив тем, что ты отдалась мне… что осталась со мной. А не тем, что меня освободили. Надеюсь, ты понимаешь это?

— Как думаешь, если б ты все еще оставался в Азкабане, мы бы зашли так далеко?

— Рано или поздно — да. Не думаю, что смогли бы сопротивляться такому сильному влечению долго. Это неизбежно случилось бы. Но… в любом случае, я пошел бы на близость только при условии, что ты освобождаешь меня от… нашей сделки.

Гермиона улыбнулась и наклонилась к нему с поцелуем. Ей нравилось целоваться с этим мужчиной. Нравилось так, что хотелось продолжать это вечно. Она приподнялась, перекинула ногу и нависла над ним, опершись обеими ладошками о грудь Малфоя. Ей ужасно хотелось снова наброситься на него с ласками, но, задумавшись ненадолго, она отстранилась с загадочной улыбкой.

— Я хочу принять ванну.

— В этом доме ты можешь делать все, что захочешь. Кстати, по-моему, кому и нужно срочно принять ванну, так это мне.

Гермиона негромко засмеялась.

— С чего бы это? У тебя в камере был умывальник.

— Ну да… И еще два раза в неделю разрешали холодный душ.

— О-о-о… Да это вообще роскошь, — иронично заметила она. — Ладно, пойдем, примем ванну вместе. Я, знаешь ли, давно мечтаю привести в порядок твои волосы.

Малфой мечтательно улыбнулся.

— Ванна… Кажется, я уже и забыл, что это такое.

— Ну-у-у… если ты предпочитаешь мыться в одиночестве, тогда, конечно, я… — она уже начала приподниматься, слезая с него, когда Люциус цепко схватил ее за запястье.