Не веря себе Вика скосилась на прикраватную тумбочку, – будильник показывал шесть сорок утра. Между тем только в полвторого ночи они добрались до Перцова, и еще с час пьянющий Листопад «чертил» по аспирантскому этажу, требуя объявить всеобщую побудку, – дабы представить невесту. Лишь под предлогом запрятанной бутылки коньяка ей удалось затащить его в комнату и кое-как уложить. И то пообещав, что ляжет следом. Через десять минут он уже спал, оглашая комнату тяжелым храпом упившегося человека.
И вот спустя всего четыре часа опойка не было в помине, а за столом сидел сосредоточенный, углубленный в свои мысли ученый. Вика тихонько поднялась с кровати, заглянула через плечо. Под левой рукой Ивана лежала перевернутая исписанная стопка листов, – следовательно, поднялся он не менее часа назад.
– Энбиэй – это просто фантастика, – пробормотала она.
Иван обернулся с видом человека, возвращаюшегося от сладкого забытия. Был он совершенно, неправдоподобно свеж.
– Викуля! Дружище! – он рывком усадил ее к себе на колени.
– Ванечка! Как же это? Когда ж ты спишь?
– В могиле отосплюсь.
– Тьфу на тебя. Ты хоть помнишь, что мы до Перцова на экскаваторе добирались? Осинцев не уместился, так ты его в ковш запихал! Так и ехал, – Вика залилась смехом. Посерьезнела. – Да, какой-то чернявенький собирался утром в ректорат жаловаться. Ты его пидором обозвал.
– Та пошли они все, подголоски! – отмахнулся Иван. – Вот защищу докторскую, тогда хрен кто из них до меня дотянется.
Вика с уважением дотронулась до исписанной стопки.
– Ванечка! А о чем твое исследование?
– Исследование-то? Да как тебе сказать? Вот есть комбайн, а в нем … Сейчас растолкую наглядно, – Иван подхватил чертеж, намереваясь подробно прокомментировать сделанное им открытие. Но столкнулся с испуганным взглядом безнадежного гуманитария, усмехнулся и ограничился предельно кратким, доступным собеседнице объяснением. – Короче, это такая загогулина, которую никто не видит. Но на которой я сам стану доктором и дети мои кандидатами. Наши! – поправился он.
– Ванюшка! Ты это и впрямь всерьез? – Вика задохнулась счастливо. – Так же нельзя, – то ни словом, ни намеком. То – вдруг вспыхнул и – будто пожар, – давай все разом. Разберись в себе сначала.
– Разобрался! Сегодня же идем в загс.
– Но, Ваня, мы даже не обсудили. Мне ещё училище заканчивать. Потом, где жить, например, будем?
– Да хрен его знает! – Листопад беззаботно смахнул ее с колен, поцеловал, очумелую. – Что ты всё с глупостями? Не пропадем. С милым рай и в шалаше, если милый атташе. А я, так думаю, скоро буду покруче. И вообще не порть праздник. Где паспорт?!
– Дома, конечно.
– Берем мой, – он метнулся к брошенному на продавленный стул пиджаку. – Антона свидетелем. Хотя… Мы их с Лидкой тоже обженим. За компанию. Шоб нескушно было. Свадебную комсомольскую групповуху организуем! А? Какова идейка?! Грохнем почином! С райкома под это дело деньжат выбьем! Представляешь, с Вадички?! – он захохотал, довольный, вывалил на стол пачку документов.
– Фантазер ты, Ванюшка! Всё у тебя не как у людей. Может, за это я к тебе и приросла? Любишка мой.
Она прервалась. Лицо Листопада посерело. От возбуждения не осталось и следа.
– Что? Потерял паспорт?
– Паспорт? Похоже, что хуже. Хотя и паспорт тоже! – он вновь принялся шарить в карманах пиджака, так что послышался треск сукна, обшарил брюки, беспомощно оглянулся вокруг:
– Ты не помнишь, я нигде?…
– При мне нет. Так что все-таки, Ванечка?
– Партбилета нет! – выдохнул он.
– Я тоже как-то читательский билет посеяла. Пришлось обменять.
– Обменять! Это теперь только вместе с башкой обменяют!.. Может, когда Антону деньги доставал?..Да нет, еще трезвый был и помню, остальное на место убрал. Потом пиджак повесил, потом надел и – вроде всё.
– А если в экскаваторе?
– Так это не я в ковше ехал, а раздолбай Осинцев. Где он кстати?
– Через две комнаты – с Нинкой. Ты какого-то аспиранта среди ночи выгнал.
Иван уже судорожно натягивал на плечи халат.
– Ванечка, солнышко, ну не переживай так, – видеть его таким убитым Вике прежде не доводилось. Хотелось хоть чем-то выказать сочувствие. – Успокойся, я согласна за тебя замуж – даже без партбилета. Кстати, чтоб расписаться, он точно не нужен.
Она осеклась. На нее смотрел дикий, пугающий взгляд.
– Да ты… пусть две извилины. Но ими-то соображать надо. Партбилет – это конец всему! Последняя тварь из этих, – он остервенело долбанул кулаком по стене, отчего с гулом посыпалась штукатурка, – выше меня станет! Э, да что с тобой, курицей!…
Рванул на себя дверь, так что задвижка со свистом отлетела в сторону, и выскочил в коридор.
Потрясенная Вика медленно осела на кровать, – все привычные представления смешались разом.
Можно сколько угодно изображать из себя Луку Мудищева. Намекать на особые возможности. Интриговать. Но когда-то да придется снять штаны. И тогда наступит момент истины.