Счастье. Двадцать семь неожиданных признаний

Но для нас с Дашей фашисты уготовили другое: они бы развели нас по разным комнатам и задавали бы серию вопросов друг о друге, и если бы кто-то из нас не смог ответить хоть на один, то обеих ждала бы страшная кара. Это был, конечно, сильно гипотетический сценарий, а на месте фашистов я иногда представляла сотрудников ФСБ или просто сумасшедших маньяков, любящих поиграть со своей жертвой, – но я все равно считала необходимым натаскать нас обеих как на экзамен по всем основным вопросам, которые Даша называла «вопросами из школьной анкеты». Например, я то и дело просила Дашу назвать мой любимый цвет, мое любимое число или мою любимую песню. Для справки это синий, одиннадцать и песня Энии «Caribbean Blue». На тот момент «Caribbean Blue» вот уже несколько лет как не была моей любимой песней, но я не была уверена, насколько часто фашисты и прочие сумасшедшие обновляют свои сведения (и, между прочим, называю эту песню своей любимой до сих пор – на всякий случай).

Один из вопросов, которыми должны были нас терзать на допросе, был про самое счастливое воспоминание. Тут все было просто – у меня было самое счастливое воспоминание, мне было двенадцать лет, и я на сэкономленные карманные деньги купила волшебные фломастеры. Была зима, после школы уже стемнело, и по дороге домой я сделала крюк и зашла в большой книжный магазин на бульваре Яна Райниса. Я купила этот набор фломастеров, которые умели менять цвета, если по ним поверх порисовать специальным белым маркером, и я не стала класть его в рюкзак, а всю дорогу прижимала его к груди и испытывала такое острое счастье, что даже решила запомнить этот момент как самый счастливый в жизни. И до сих пор, когда меня спрашивают – не фашисты, а нормальные люди – о самом счастливом моменте в жизни, я сразу же вспоминаю эти волшебные фломастеры и счастье, гордость, почет и благоговение от обладания ими.

Когда мне было 15, у моей подруги Жени был день рождения. Это было время красивых жестов, поэтому мы с ее одноклассницами договорились, что займем стратегические точки по маршруту следования Жениного автобуса от школы до дома и на каждой остановке будем по одной заходить – каждая с красным воздушным шариком в руке. Флегматичная Женя восприняла это как должное (или просто перестала реагировать к пятой остановке, на которой вошла я) – но я считала это лучшим днем рождения на земле, хоть и не моим. Спустя два года на своем семнадцатилетии – дома, с чаем и тортом – я обсуждала с подругами, что дни рождения уже пошли не те, вот то ли дело когда нам было пятнадцать, какие счастливые дни рождения у нас были тогда. Даша, впервые приглашенная ко мне в гости, сказала, что это называется ретроспективная идеализация, более известная как «вот раньше и трава была зеленее, и мороженое по 13 копеек».

Но Даша была не права – моей сверхспособностью всегда было определять счастье непосредственно в момент его наступления, а не постфактум в ностальгическом порыве, – и заносить каждый эпизод в воображаемый список. Начиная с волшебных фломастеров любой счастливый опыт мгновенно запускал сигнализацию о необходимости «наслаждаться моментом» и «прочувствовать его сполна». Так часто встречающийся в лирических балладах и поэзии на сайте «Стихи.ру» мотив «Мы были счастливы тогда, но только этого не знали» был ко мне совершенно не применим, но обратная сторона этой медали становилась причиной бесконечных неврозов, поскольку наслаждение моментом предполагало его скоротечность. Утром праздничного дня мне было грустно, что на следующее утро праздник закончится, в начале летних каникул я уже чувствовала прохладу первого сентября, а первый укус сэндвича с баклажаном, брынзой и лимонной цедрой был всегда омрачен тенью неумолимо приближающегося последнего укуса. И поэтому, кстати, на всех фотографиях, где я ем мороженое, у меня очень страдальческое выражение лица.

Такой подход (называемый у нас в семье словосочетанием «Умная Эльза») приводил подчас к довольно полярным, но одинаково нелепым последствиям. Я, например, могла и вовсе отказаться от посещения вечеринки, чтобы избежать печали от ее окончания. А могла пропустить свой рейс на самолет из Мюнхена, потому что ела такой вкусный шницель, что добровольное расставание с ним было немыслимым (этот случай произошел четыре месяца назад, и я до сих пор считаю, что тот шницель стоил всех тех денег, что я заплатила за перебронирование билета). Я не могла есть соус песто ложкой из банки (мой любимый досуг), если в холодильнике не было еще как минимум одной непочатой, потому что в противном случае я начинала так беречь единственную банку, что песто покрывался плесенью. Я засыпала на полу рядом с собачьей подстилкой в гостях, но не разрешала друзьям вызвать себе такси до дома, потому что это бы означало бесповоротное прекращение веселья.