— Нет, — задумчиво произнесла она. — Со мной очень легко ладить. Это вам скажет любой, кто со мной работает. Сговорчивая леди. — Она усмехнулась. — Звучит несколько двусмысленно, я совсем не то хотела сказать.
— Вы говорили об угрозах по телефону и в письмах. Когда в последний раз было что-нибудь подобное?
— О-о, еще до моего отъезда в Южную Америку. Уже целая вечность прошла. А вернулась я всего две недели назад. Вряд ли эти чокнутые успели пронюхать, что я вернулась. Когда они услышат мой новый диск, наверняка снова начнут пускать свои ядовитые стрелы. А вы, кстати, его слышали? — Она покачала головой. — Конечно нет, откуда же. Ведь он еще не вышел.
Она подошла к стоящей у стены стереоустановке, открыла один из ее шкафчиков и вытащила с верхней полки пластинку. На конверте обнаженная Леди Эстор мчалась верхом на белой лошади. Длинные черные волосы были распущены и падали на грудь, закрывая ее. Глаза блестели тем же загадочным, озорным и манящим огнем, что и на фотографии в газете. Диск назывался «Любимый конек Эстор».
— Это сборник ковбойских песен, — объяснила Джей. — Только слова подработаны, теперь стало чуть позадорнее. Хотите немножко послушать?
— Да я…
— Всего одна минутка, — сказала Джей, подходя к проигрывателю и ставя пластинку на вертушку. — Считайте, что попали на закрытое прослушивание. Вы будете единственный детектив в городе, который сможет этим похвастать.
— Я только хотел…
— Садитесь, — приказала Джей, и пластинка заиграла.
Сначала зазвучали традиционные аккорды старомодной ковбойской гитары, затем из динамика поплыл вкрадчивый, волнующий голос Джей Эстор.
Душа моя рвется в трущобы, домой.
Там птиц не услышишь ты клич озорной,
И «травку» тебе там предложит любой.
Полно там подонков, убийц и бродяг,
Торчат самопалы из-под рубах,
И музыка пуль барабанит в ушах…
С точки зрения Хейза, забавного в песне было мало. Он слишком хорошо знал воспеваемую действительность, поэтому пародия на нее не казалась ему смешной. «Домой, на просторы» сменила пародия на «Глубоко в сердце Техаса».
— Тут я немного переборщила, — призналась Джей. — Полно всяких туманных намеков. Публике это скорее всего не понравится, но мне наплевать. Мораль — штука занятная, вам не кажется?
— Что вы имеете в виду?
— Еще давным-давно я пришла к выводу, что мораль — дело сугубо личное. Дохлый номер, если артист пытается примирить свои моральные принципы с моралью толпы. Потому что примирить их невозможно. Мораль есть мораль, у меня она своя, а у других — своя. Есть вещи, которые я воспринимаю совершенно спокойно, а у какой-нибудь канзасской домохозяйки от них волосы дыбом встают. И артист запросто может угодить в эту ловушку.
— В какую ловушку?
— Артисты — по крайней мере, те, что связаны с шоу-бизнесом, — живут в больших городах. Приходится жить: ведь работа-то твоя здесь. Так вот, городская мораль очень здорово отличается от морали захолустья. И то, что подойдет городскому прохвосту, никак не устроит фермера, который косит пшеницу или молотит, бог знает, что он там с ней делает. А будешь стараться всем угодить — сам чокнешься. Поэтому я стараюсь угодить себе. А если есть вкус, то и с моралью как-нибудь уладится.
— Ну и у вас улаживается?
— Когда как. Я же говорю: то, что кажется простым и естественным мне, фермер воспринимает совсем иначе.
— Например? — невинно спросил Хейз.
— Например? Вы бы хотели переспать со мной?
— Хотел бы, — без раздумья ответил Хейз.
— Тогда пошли. — Она поставила бокал на стол.
— Прямо сейчас?
— А что? Сейчас, потом — какая разница?
Хейз почувствовал, что ответ его будет донельзя смехотворным, но что еще он мог ответить?
— Сейчас у меня нет времени, — сказал он.
— Из-за этого писаки?
— Из-за этого писаки.
— Вы можете упустить редчайшую возможность.
— Обстоятельства выше нас, — пожал плечами Хейз.
— Мораль — это всего лишь вопрос средств и возможностей, — сказала Джей.
— Как и убийство, — ответил Хейз.
— Хотите строить из себя чистюлю — дело ваше. Просто я хочу сказать, что сейчас у меня есть желание поразвлечься с вами, а завтра от него может и след простыть. От него может не остаться следа даже через десять минут.
— Ну вот, теперь вы все испортили.
Джей вопросительно подняла бровь.
— Я уж было возомнил о себе. А это, оказывается, всего лишь минутная прихоть.
— Что вы от меня хотите? Чтобы я вас раздела и изнасиловала?
— Нет, — сказал Хейз, поднимаясь. — Давайте отложим рейс из-за нелетной погоды.
— Погода, между прочим, летная.
— Вдруг еще испортится.
— Да? Есть хорошая старая поговорка: «Молния в одно и то же место два раза не ударяет».
— Вы знаете, — сказал Хейз, — я сейчас, кажется, пойду и застрелюсь.
Джей улыбнулась.
— Вам не кажется, что вы слишком самоуверенны?
— Неужели?
Какое-то мгновение они пристально смотрели друг на друга. В ее лице не было чувственности, не было и гнева оскорбленной женщины, только грустное одиночество маленькой девочки, живущей в огромной квартире на верхнем этаже с кондиционером в гостиной. Леди Эстор пожала плечами.
— Ну, черт с вами, можете когда-нибудь позвонить. Вдруг прихоть вернется.