Существует множество техник допроса, это искусство, которому специально обучают. Наверное, любители телесериалов слышали про «злого» и «доброго» полицейского. Сначала с вами общается грубый и хамоватый следователь, грозит всевозможными карами, пугает, а потом в кабинет входит милая женщина или приветливый, интеллигентный парень, выгоняет хама, предлагает кофе, булочку, сочувствует вам… И вы расслабляетесь, теряете бдительность, выкладываете то, что не собирались никому сообщать. Примитивно? Ну да, не очень оригинально, но хорошо работает. А еще можно очень внимательно слушать человека, задавать ему изредка самые простые, вроде ничего не значащие вопросы. Например: «Что вы в тот день ели на ужин? Помните, какое на вас было платье? На работу ехали в метро?» И рано или поздно, устав, допрашиваемый непременно оговорится, произнесет некую фразу, которая станет для следователя ниточкой, тянущейся из клубка. Вот сейчас Волоколамская допустила оплошность, вспомнив о горе, доставленном всем Никитой. И, конечно, тут же совершила вторую ошибку – попыталась сделать вид, будто ничего такого не говорила.
– Ерунда, – продолжала кардиолог. – Кит… он… Ну, ведь все юноши совершают глупости… теряют голову… Ничего серьезного.
– Вы имеете в виду любовь сына ректора к Зареме? – спросила я.
У владелицы клиники непроизвольно дернулось веко.
– Зарема? Это кто такая?
Я погладила ручку кресла.
– Уважаемая Марина Арнольдовна, если перед вами сидит человек с серьезными сердечно-сосудистыми проблемами, вы же сразу, даже без тщательного обследования, поймете, что он болен?
Волоколамская нахмурилась.
– Диагноз не ставят на основании визуального осмотра. Но вы правы. Есть признаки, которые кардиологу непременно бросятся в глаза: цвет губ, ногтей, синяки под глазами, одышка, излишний вес.
– А я всегда вижу, когда человек лукавит, – мягко сказала я. – Вы не могли не знать, кто такая Зарема. Полагаю, Виктор Петрович неоднократно жаловался своим друзьям на глупость сына, который завел интрижку с девчонкой-уборщицей. Не о такой невестке мечтал ректор столичного вуза. Думаю, он еще смог бы примириться с девушкой вроде Ольги Казаковой, но разрешить единственному сыну жениться не пойми на ком Рязанцев никак не согласился бы.
– Казакова… – поморщилась Марина Арнольдовна. – Сомневаюсь, что Витя был бы рад свадьбе Кита с этой девицей.
– Ольга, которой после замужества стала Мамонтовой, покончила с собой, – уточнила я. – Причем тем же способом, что и Тамара Яковлевна.
– Когда? – прошептала Волоколамская.
– Примерно год назад, – пояснила я.
Марина Арнольдовна зашевелила губами:
– Нет, нет, невозможно… Она, наверное, решилась на столь ужасный шаг из-за бытовых неприятностей. Это не может быть связано с…
Волоколамская замолчала, а я сразу сделала стойку:
– С чем не может быть связана кончина Ольги?
И тут у меня в сумке громко запел телефон. Мысленно ругая себя за то, что забыла выключить звук, я вынула трубку.
– Извините, Марина Арнольдовна, мне придется ответить. Алло…
– Тетя Таня! Я нашла розовый материал для Силу!
– Нюсенька, очень я рада за тебя, но я на работе. И с какого телефона ты звонишь? Определился незнакомый номер.
– Мой сотовый разрядился, я взяла мобильник у Ленки.
– Анечка, ты ушла из дома? Немедленно возвращайся. Уже поздно, нельзя гулять одной вечером, – занервничала я, услышав из трубки странный гул.
– Не-а, тетя Таня, я Ленку в гости позвала. Можно мы поужинаем?
– Конечно, дорогая, сделайте яичницу.
– Фу-у, гадость! Мы сварим макароны и зальем их соусом «Болонезе».
– Солнышко, в доме нет спагетти, а для подливки вам понадобится мясо, которое тоже отсутствует.
– Мы все купили в супермаркете.
– Анечка, я же запретила тебе одной ходить по магазинам! В особенности вечером!
– Тетя Таня, мы вместе с Ленкой ходили, нас было двое. Не сердись! Очень вкусно получилось. И тебе ужин оставили.
– Спасибо, милая, – вздохнула я. – А теперь дай честное слово, что до моего возвращения с работы не выйдешь из квартиры. Ни одна, ни с подружкой. И будет лучше, если Леночка позвонит своим родителям, чтобы они за ней зашли.
– Значит, если ты до завтрашнего вечера не появишься, мне можно в школу не ходить? – обрадовалась Нюся.
– Даже не надейся пропустить занятия! – рассердилась я. – Непременно вернусь домой. Буду не позже одиннадцати.
– Мама тоже так говорит, а потом ее сутки нет, – вздохнула Анечка. – Ладно, пойду Силу мастерить. Можно у него глаза будут перламутровые?
– Конечно, получится очень красиво, – заверила я, положила трубку в карман и посмотрела на Марину Арнольдовну. – Извините, пожалуйста.
– Дочка звонила? – вдруг сочувственно поинтересовалась Волоколамская. – Сколько ей?
Чтобы не рассказывать кардиологу историю появления у меня Ани, я просто ответила:
– Десять лет.
Владелица клиники заложила за ухо прядь волос.
– Прекрасный возраст, ребенок еще хоть как-то слушается родителей. Потом станет намного труднее. Маленькие детки – маленькие бедки, подросли детки – подросли и бедки.