– Я просто был не тем, кем должен был стать, – отвечает Билли. На его изуродованном лице вспыхивает злость. Ненависть, почти ярость. Я улыбаюсь. Нет никакого сомнения, что он попал ко мне по собственной вине. И, тем не менее, он винит людей.
– Расскажи мне о своей жизни, Билли, – говорю я. – Присядь, – я указываю вежливым небезразличным жестом на стул.
Ноги плохо слушаются Билли, но он все же доползает до стула, подтягивается и садится. Он упрямый. Упрямый, наглый и злой – беспроигрышный набор. Билет в один конец. Мне придется немного сжульничать. Сделать так, что ему дадут второй шанс. Оправдают по всем статьям. Вам доводилось быть адвокатом дьявола? Вы когда-нибудь были поручителем по кредиту для человека, в чьей добросовестности у вас имелись сомнения? Вы утешали нерадивую жену, когда ее бросал муж? Вы говорили ребенку, что в его плохих оценках виноваты учителя? Наверняка, вы понимаете, о чем я. Билли придется вернуться к людям, потому что я не хочу того же для самого себя. Меньше всего я хочу вернуться на поверхность. Никто из нас не хочет этого. Короткая, лишенная всякого смысла жизнь, страшный конец и глухое одиночество по пути. Не пожелаешь даже врагу, правда?
– Все началось с Аманды, – говорит Билли. Сейчас я уверен, что ему уже исполнилось тридцать. Двадцатилетние редко начинают истории своих жизней с таким расчетливым пафосом.
– Твоя подружка? – спрашиваю я, затягиваясь.
– Моя мать, – равнодушно отвечает Билли. Я слушаю очередную историю чужого детства.
***
Выполнение плана, вам знакомо это выражение? Выполнить план. Надбавки за переработку. Знаете, что это такое?
Мне нужно отпускать по меньшей мере одну душу в день. Двадцать четыре часа на поверхности, и я обязан закончить искупление одной души. У чертей сроки совсем другие. Месяцы, годы, иногда десятилетия, зависит от твоей бездарности и настроения начальства. Иногда отдел планирования завышает объемы, особенно часто это происходит во время войн или эпидемий. Приходится работать на износ.
Работа, которую я выполняю, не терпит брака. Вы можете подсунуть один просроченный йогурт, и какой-нибудь бедолага просидит на толчке больше нужного. Вы не можете испоганить душу и считать, что вам это сойдет с рук.
У меня и Билли остается двадцать часов. Он не знает об этом, он сидит на стуле и вспоминает, как соседская девочка отказалась дать ему половинку бутерброда. То были голодные дни для Билли, но я смотрю только на стрелку часов. Циферблат Билли не видит, он предназначен для меня. Двадцать четыре часа на то, чтобы сделать из Билли человека. Интенсивный курс воспитания.
В моей руке появляются щипцы.
– Расскажи мне, почему ты здесь, – я спрашиваю снова.
Хороший психотерапевт, прежде всего, выясняет, для чего клиент пришел к нему на прием. Ищет настоящую причину. Не ту, что сознание подкидывает, как ничего не значащий повод. Бессонница, плохие сны – все это симптомы. Специалиста высокого класса интересует причина. Первооснова чужой болезни. Я ищу надлом души Билли, и у меня осталось два десятка часов.
Пальцы Билли немеют после того, как я вытаскиваю обгрызенные, покрытые остатками черного лака ноготки. Билли не может шевелить ими, они конвульсивно дергаются сами по себе, в такт с его сердцебиением. Билли в ужасе смотрит на меня. Он считает, что история про Аманду тянет на исповедь перед герцогом Ада. Он считает, что украденный бутерброд – достаточное основание для пыток. Он не понимает, о чем идет речь, его сознание настойчиво отгораживает самое главное. Заботливо баюкает рану на душе, огромную черную дыру, которая засасывает самого Билли внутрь, не пуская вовне.
– Расскажи мне, какую из заповедей ты не нарушал, – говорю я.
– Расскажи мне, что ты здесь делаешь.
Обломки ногтей валяются перед Билли, на красивом кафельном полу. Их отлично видно в ярком свете лампы. Он рассматривает кусочки самого себя, медленно переводит взгляд на меня и начинает плакать.
***
Познакомиться с клиентом, отпустить грехи, отправить душу в бесконечное путешествие – вот что мне нужно делать. Билли – заноза. Он – незапланированный ребенок, застрявший между зубов кусочек курицы, назойливые визги весенних котов.
Остается десять часов.
Изломанный, бледный, как мел, он сидит на стуле, вцепившись в него заново отросшими ногтями, и раскачивается взад-вперед. Его сознание глухо, оно превратилось в сплошную стену, сквозь которую ничто не проникает наружу.
Он – брак. Отправлять его на родину было ошибкой, и я понимаю это.
У меня остается десять часов.
Кому-то в Аду удалось обставить меня, переплюнуть на добрую бесконечность.
***
Билли молчит. Час назад он выдал последнюю фразу, что-то про вкусный компот, и с тех пор бормотание прекратилось. Его глаза пусты, он не реагирует на боль. Дыра, которую он так берег от меня, затянула его целиком.