Сборник проза и блоги

Концом его ночных посиделок, послужили два обстоятельства: День ВДВ и ограниченный запас водки в квартире только что откинувшегося сержанта на третьем этаже. Согласитесь, Леннон сидящий на коврике у двери в четыре часа ночи, кого угодно введет в шок и трепет. Даже человека подготовленного морально, чья кожа истерзана восходящими воздушными потоками. Сорок пять, магическое число, некогда поразившее Генриха Четвертого (Бурбона). Сорок пятый размер сразил и мстителя. Сев в теплое только что с любовью произведенное, Саня, невероятным образом скатился в низ.

(Да, мальчик, именно невероятным…Мне нравится это слово… Сядь в теплое и попробуй с достоинством удалится… Еще лучше, наделай под дверью, адрес я тебе дам, и позвони… Придешь и расскажешь… Притом помни, пять рублей я тебе уже подарил, а больше у меня нет…)

Далее было скучно. Нет ничего прозаичней, чем дорога домой оскверненным. Впрочем, в любой печали есть нечто философское, а тонкие натуры находят в ней определенное наслаждение. Могу сказать, что летняя ночь, напоенная чаем из трав льющимся с полей это тот момент, в силу которого я сам сплю с открытым балконом. И плевать на комаров. Это одно из немногого, удерживающего меня здесь, в небольшой кучке домиков с цветущими весной абрикосами, грязными дорогами, с воздухом, разведенным пополам пылью и гудением электричек.

Жизнь в городе скучна. Вселенски и беспросветно. По светлому скучна, как желтая бочка с синей надписью «Пиво» в вечер пятницы. Особенно во время каникул пищевого техникума. В это время живешь двумя вещами — портвейном и мыслями о машине. Да, это был объект, о котором я много думал. Не из пустого тщеславия, вовсе нет. Из любознательности. Любопытно было, вот так вертеть руль, мигать поворотниками или что там еще есть.

(Мальчик! Что еще? У папы есть машина? Передай, что я рад за него сильной радостью… У меня уже нет… Была… Жигули… Сам нищеброд…Кто тебя научил таким словам?)

— Хароший машин. орел…даа, — эти слова и хлопок по зеленой крыше подписали мой приговор. — Летить… Курбуратор савсем новий … Л а с т а ч к а (именно так, нежно и членораздельно)

Если бы техника хворала, я бы сказал, что мое приобретение, вытянувшее накопленное за последние полгода, было терминально больно. Причем венерически. Кто и как занимался с ним любовью на просторах нашей необъятной Родины, суть тайны мироздания. Это была последняя стадия люэса и гонореи. Во всех смыслах — удивительно пахнущих картонных елках, черного масластого дыма из выхлопной трубы, ручки — мешалки с изумительным оргстеклянным набалдашником. Все и каждая деталь в отдельности разила машинными гонококками. Жрала она, как в последний день. Но я был рад. Она привязала меня к действительности. Как якорь, кинутый в реку, одергивает лодку, несомую куда- то. Это была моя вещь.

— Дурик, ты чо, машину купил? — вести всегда разносятся катастрофически быстро. Особенно, если знаешь каждого второго, а с первым где-то когда-то выпивал.

— Привет, Сань, — произнес я в замотанную изолентой трубку. Изолента и прочие радости были, после недолгих раздумий, экспроприированы мною у комбината, пыхтящего на окраине. Склад, под управлением моего непосредственного начальника Нины Павловны, был огромен.

— Машину купил? — настойчиво обертонировала трубка. Я представил Саню, мнущегося под козырьком таксофона, с авоськой, содержащей три флендера изысканного порто и пол килограмма копченой мойвы. Другим он закусывать отказывался наотрез. Считая обычную закуску аборигенов: колбасу с майонезом, признаком дурного воспитания и плохой наследственности.

— Да купил, купил. Отстань уже.

— А обмыть? — продолжение было логичным. Портвейн в бутылках маслянисто перекатывался от нервных движений.

(Стыдно не знать что такое таксофон, малыш…Это телефон такой. Большой телефон… Что? У твоего папы Верту?… А что это? Золотой телефон?.. И что?… Не куплю, потому что он мне просто не нужен. А ты держи, вот. Это не жвачка…Нет… Отдай папе… А то, струганет тебе братика… Вселенная вас двоих не выдержит)

— Обмыть — это мысль! — обрадовал я.

— В общем, мой посуду, я сейчас с девчонками заскочу, — в моем воображении толпа, переминающаяся у сиротской будочки, разрослась.

— Ну, заскакивай.

— Все жди! — короткие гудки. Надо сказать, что Санин мозг был на удивление сложно сконструирован. Причем Бог или кто там вертит всем этим обустройством, на каком- то этапе кропотливого выпиливания Сашкиных извилин заскучал, что привело к странным последствиям. Он получал удовольствие, смотря телевизор. Странно, правда? Представьте себе Леннона, сидящего в продавленном вытертом кресле с кружкой портвейна с восхищением внимающего съезду Компартии в переводе Энди Уорхолла. Фиолетового Черненко озвучивающего цели и задачи зеленым человечкам в зале. Оторвать его от насыщенных цветов транслируемых стареньким «Рубином» с севшей трубкой было решительно невозможно.