Сборник проза и блоги

— Отстань, ирод! — полоскалось над зеленью, придавливаясь к земле задорным бормотанием — Вы на меня не кричите. Есть компетентные органы….

Что ты чувствуешь, заедая водку чиримойей в кустах сирени? Что за разряды бродят в клетках твоего головного мозга? Нечто бредовое, броуновское, вечернее. Хаотическое движение малых токов, превращающихся в никчемности вроде появления восторженного Сани с двумя тысячами и сообщением о нашедшей его работе.

— Прикинь, у них три овощных ларька, а я директор по маркетингу!

Целый директор по невероятному маркетингу в стоптанных кедах Ереванской обувной фабрики имени Коминтерна. Я поедал фрукты с нежной мякотью проткнутой темными продолговатыми косточками. Мякоть была сладкой и чуть отдавала смолой. В моей голове Кльелл Нордстрем в оранжевых сланцах танцевал в кучке праха здравого смысла. Моего здравого смысла.

— Генерального нашего зовут Вардан Хугедович… — сообщил мне танцор — Я им такую вещь в газету задвинул! «У Вардана- как у мамы»! Прикинь?…

— Что как у мамы?

— Нууу… слоган такой… Аперпциативный… Ты не поймешь…

— Не пойму, Сань,… По-моему, оборжаться..

— Ты чего? Это, блин, модно! Тут деньги крутятся ой ёй какие… Маккей Харви — читал? Глубокое проникновение на рынок. На огурцах и бананах люди состояния сделали.

В ответ на эту сентенцию я гыгыкнул.

— Темный ты человек, — заявил он, — сидишь в этом загоне и сидишь. А в мире вон что творится.

— Что, предположим?

— Да, все, — отрезает Саня и морщится теплой водкой. — Кха.

Все что происходит в мире, меня волнует мало, и остаток вечера мы пьем водку и разговариваем о чепухе. В жужжании комаров и заполошно мечущихся у фонарей мошек директор Саня уходит.

— Ты зайди ко мне во вторник. Хватит тут сидеть! Закрутим дело, какое нибудь. Сейчас на шлепанцах турецких можно приподняться.

Я смотрел ему в худую спину, прислонившись к воротам, и думал: «А ведь я не охраняю мир от больных, я охраняю здоровых от больного мира». Мысль о том, что я страж на грани рассудка, доставила мне удовольствие, и я пьяно засмеялся. Скрипучие ворота отделяли вселенную турецких тапок от сиреневых джунглей. Оба мира что-то сонно пели друг другу.

Бабка Агаповна, тихо посапывая, засыпала. В голове ее вращалась коробочка с арабской вязью и надписью по- английски. «Колор дримс» — утверждала коробочка и подмигивала левым глазом крупно сложенной одалиски. Маде ин Пакистан, что значило, произведено в иной реальности.

«Фрукту съем на Новый год» — сонно думала бабка, поглаживая надетый на голову лиф. Габариты предмета, состоявшего из двух сшитых парашютными стропами мешков, выходили далеко за возможности Агаповны и не найдя иного применения она пристроила одну из чашечек в качестве ночного чепца. Второй мешок свисал сбоку, придавая бабке вид воина расы брюнен-джи.

«Ой ей гооо, бум барадей»- проносилось в ее сознании и она моргала разрезанному тенями потолку.

Марк Моисеевич ворочался на жесткой кушетке в ординаторской. Ключик от квартиры Веры Павловны, дарственная и сорок коробов с женским бельем «Колор дримс» танцевали по стенам. Ему хотелось, что бы все у всех было хорошо. Что бы у каждой женщины были большие груди. «Как арбузы» — представил главврач. — «Или даже, чуть больше». Женщины с арбузными грудями закрутились в воздухе. Где твои «Цветные сны» Марк? — гомонили они, доктор счастливо жмурился и разбрасывал коробочки движениями сеятеля. Они взлетали над головами и превращались в Лучниковых Вер Палн с тонкими стрекозиными крылышками с волшебными палочками в руках, а Марк Моисеевич, испытывая страдания от отсутствия спроса на лифчики размера дубль-вэ, с облегчением обнаружил, что у него самого отрастают полновесные литые женские груди.

Человек- хаос Витя Чуров вообще ничего не думал. Мозг его, с равной вероятностью способный родить черную дыру и пособие по холодному термоядерному синтезу, бороздили всполохи внесистемных образов. То ему виделась улыбка Софии Ротару с густыми усами маршала Буденного. То маленький кувшинчик, на донышке которого грустно сидел на коробках «Цветных снов» санитар Прохор. Витя даже плюнул в горлышко, метко попав в Прохора. Тот вскочил и яростно погрозил кулаками огромному глазу, наблюдающему его страдания.

Сам же санитар третий час трудился в туалете, проклиная собственное любопытство и неведомый фрукт чиримойя. Единственным развлечением Прохора был обрывок газеты, на котором под фотографией печального толстяка с волосатыми ноздрями было указано задорное «У Вардана — как у мамы!». Перечитывая в свете тусклой желтоватой лампочки всю эту жизнерадостную ересь, он хмурился и сопел.

Сидя у сваренных из водопроводных труб синих ворот я глупо улыбался, охраняя один безумный мир от другого.

Из Воронежа с приветом (на конкурс)

дата публикации:03.07.2016