Савитри. Легенда и символ

Глядят из палат его самовосторженной души:

Словно для своего собственного взгляда свидетельствующего

Дух свою отраженную самость и работы поддерживает,

Силу и страсть своего сердца безвременного,

Фигуры своего экстаза бесформенного,

Грандиозности своей многочисленной мощи.

Отсюда приходит мистическая душ наших субстанция

В чудо рождения нашей природы,

Там — высоты непавшие всего, что мы есть,

И незапамятные источники всего, чем мы надеемся быть.

На каждом плане священная Сила,

Посвященная в несказанные истины,

Мечтает транскрибировать и сделать частью жизни

В своем собственном родном стиле и на живом языке

Некую черту совершенства Нерожденного,

Какое-то видение, зримое во всезнающем Свете,

Какой-то далекий тон бессмертного поющего рапсодии Голоса,

Всетворящего Блаженства какой-то восторг,

Какую-то форму и план Красоты несказанной.

Там есть миры, к тем абсолютным царствам более близкие,

Где быстр и безошибочен отклик на Истину

И духу его каркас не препятствует,

И разделение резкое хватает и разрывает сердца,

И восторг с красотою являются жителями,

И любовь и сладость законом жизни являются.

Более прекрасная субстанция в более тонкой форме

Божество воплощает, о которой земля только грезит;

Ее сила может догнать ноги бегущие радости;

Перепрыгивая установленные изгороди, возведенные Временем,

Быстрые сети интуитивной хватки

Ловят мимолетное счастье, желаем которого мы.

Природа, поднятая более просторным дыханием,

Пластичная и податливая всеформирующему Огню,

Случайному касанию пылающего Божества отвечает:

Свободная от нашей инерции отклика,

Она слышит слово, к которому наши сердца глухи,

Принимает бессмертных глаз зрение

И, путешественник по дорогам оттенка и линии,

Преследует дух красоты до его дома.

Так мы ко Всечудесному близко подходим,

Следуя его восторгу в вещах, как гиду и знаку;

Красота — его след, показывающий нам, где проходил он,

Любовь — его сердца ударов ритм в смертной груди,

Счастье — улыбка на его лице обожаемом.

Духовных сущностей общность,

Созидательной Имманентности гений,

Делает все творение глубоко сокровенным:

Четвертое измерение эстетического чувства,

Где все находится в нас, мы сами — во всем,

В космической шири перестраивает строй наших душ.

Возожженный восторг соединяет зримое с видящим;

Мастер и мастерство, ставшие одним глубоко,

Достигают совершенства магическим пульсом

И их близкой идентичности страстью.

Все, что мы медленно складываем из частей собранных

Или долгим трудом развиваем с запинками,

Там — саморождено по своему вечному праву.

В нас тоже интуитивный Огонь может гореть;

И, агент Света, он в наших окутанных свернут сердцах,

На небесных уровнях стоит его дом:

Нисходя, он принести те небеса может сюда.

Но редко горит тот огонь и не горит долго;

Радость, которую он зовет с тех более божественных высей,

Приносит величественные реминисценции краткие

И высокие великолепные проблески интерпретирующей мысли,

Но не абсолютное видение и восторг.

Вуаль остается, еще что-то скрывается,

Чтобы, став красоты и радости пленниками,

Наши души к Высочайшему не забывали стремится.

В том тонком царстве прекрасном за нашим собственным

Форма есть все, физические боги — цари.

Вдохновляющий Свет играет в прекрасных границах;

Непогрешимая красота милостью Природы приходит;

Там свобода — совершенства гарантия:

Хотя не хватает абсолютного Образа, Слова

Воплощенного, явного экстаза духовного,

Все есть симметричного очарования чудо,

Фантазия совершенной линии и правила.

Там все чувствуют удовлетворение в себе и в целом,

Богатая полнота создается ограничением,

В абсолютной малости изобилует чудо,

Спутанный восторг бунтует в малом пространстве:

Каждый ритм родственен своему окружению,

Каждая линия неизбежна и совершенна,

Каждый объект непогрешимо построен для очарования и для использования.

Все в свой собственный восторг влюблено.

Неповрежденный, он живет в своем совершенстве уверенно

В наслаждающейся небом самодовольной невосприимчивости;

Довольствующийся тем, чтобы быть, он больше ни в чем не нуждается.

Здесь не было надрывного сердца усилия тщетного:

Свободный от сурового испытания и пробы,

Свободный от оппозиции и от боли,

Это был мир, который не мог горевать или бояться.

Он был лишен милости проигрыша и заблуждения,

Он не имел ни комнаты для ошибки, ни к неудаче способности.

Из какого-то спрессованного самоблаженства он извлекал сразу

Свои формы-раскрытия Идеи безмолвной

И чудо своих ритмичных мыслей и действий,

Свою ясную технику гладких и прочных жизней,

Свой милосердный народ неодушевленных форм

И славу дышащих тел, как наши собственные.

Изумленный, его чувства были восторгом захвачены,

Он двигался в божественном, но, все же, родственном мире,

Восхищаясь чудесными формами, столь близкими к нашим,

Но при том совершенными, как бога игрушки,

Бессмертными в аспекте смертности.

В их абсолюте, эксклюзивном и узком,

Организованные по рангу высоты конечного пребывали на троне;

Этот мир не мечтает никогда о том, что быть бы могло;

Лишь в границах может этот абсолют жить.

В своем превосходстве к своему собственному плану привязанный,

Где все было законченным и не оставлено ширей,