Сапуниха(СИ)

Отвлеклась от воспоминаний и размышлений: взяв утиное крылышко, стала подметать подле постели. Медленно, осторожно, чтобы не потерять равновесие, совершала привычные сызмальства движения, сгребая мусоринки на жестянку, что прибита у поддувала печки. Закончив работу, неуклюже плюхнулась на кровать, завалилась к стенке и беззубо посмеялась над неповоротливостью, вспомнив, как дразнили в детстве: "Стёпа-лёпа, требуха, съела корову и быка". Тогда такой не была, а вот сейчас поистине Стёпа-лёпа... Поёрзав, умостила высохшее тело и бесцельно заскользила взглядом по комнате. Дверь с висящими цветными занавесками, стены с обоями "под дерево" и яркой, с крупными розами, клеёнкой, грубка* с треснувшей плитой и двумя покоричневевшими конфорками. В ногах кровати, между стенкой и грубкой, втиснулся постав с посудой и всякой мелочёвкой. Задержала взор на прислонённой к кружке фотографии. Карточка была сделана с портрета, что рисовал внук. Прищурившись, начала внимательно рассматривать изображение. Оно сперва не очень нравилось, но чем длительнее вглядывалась в свой образ, тем больше преисполнялась гордостью за себя и за внука. "Ну прям великомученица Варвара! Это ж надо так нарисовать..." Оторвалась от фото, рывком отпрянув от стены, снова повернулась к окошку. Там гулял ветер, клоня верхушки деревьев и теребя травы. Под обрывом, не видимая ей, течёт Лиска. Течёт и течёт... До неё несла свои воды и после будет... Красивая речка... Родная.

Да коровки... Сколько же возле них хожено-перехожено... Когда начинался отёл - ночами не спала, караулила. Во время растёла не одна приносила приплод - несколько. И всех телят старалась сохранить, выпоить, выкормить не ради денег, которые видели-то в конце года. И те - гроши. Получается, трудились для палочки, что ставил учётчик в журнале, отмечая твой выход на работу. Трудодень - одним словом. И не во имя премий напрягалась, привыкла любое поручение исполнять на совесть. Да и скотину дюже* жалела. Вот только её кто жалел? Знай, подгоняли - давай, давай, Яковлевна! Она и давала - ударницей была. Пупок рвала - надрывалася, а за это мало того, что не платили, ещё и налогами обложили так, что приходилось занимать у кого-нибудь или покупать, чтобы сдать государству шерсть, молоко, яйца... Намучились тогда...

Вспомнилось, как однажды пришлось коровку прирезать - приболела, и ничего поделать нельзя было. Та, жалкая, чувствовала свой конец - облизывала телят, и слёзы из глаз градом. Чисто человек*... И сама-то возле в голос кричала, глядя на кормилицу и будущих сиротинушек. Это было... "Когда ж было? До войны... Да не, после уже... Или до... После",- спорила с собою. После, после... Когда из Рахинки в Гуреевск с Валюшкой вернулись к маме. В то время сама была мамой. И вдовой. Да... Прирезали коровушку, и повезла на салазках мясо на базар в Калач. Подошла к Дону, а там окраинцы* кругом. С горем пополам перебралась через воду, продала говядинку добрым людям. Отоварилась чем могла и пустилась в обратный путь. Шли с соседкой по куту. Наташка-то налегке, с узелочком, а она - что в Калач гружёная, что оттуда. И хоть просила: "Ты не убегай от меня далёко", соседушка умелась, оставив её одну. А смеркалось... Господь милостив - не запутлялась нигде, дошла, покупки в целости и сохранности домой привезла...

Снова прислонилась к стенке, закрыв веки... задремала. Левая рука, иссохшая, со скрюченными пальцами, поддерживалась и прижималась к телу правой. Ноги, в пуховых носках, покоились на стульчике, потому что тяжело их поднимать всякий раз на кровать... Голова завалилась на бок... лицо приняло спокойное выражение... воспоминания с переживаниями на время покинули старушечку...

Проснувшись, не сразу сообразила, какое время суток... Сумрачно и по-прежнему тихо. Горела настольная лампа. На стуле находилась еда (за стол давно садиться не может): в тарелке тускло желтела яичница, поверх кружки с молоком лежал ломоть чёрного хлеба. Перекрестившись и сотворив молитву, принялась вечерять*. Ещё не поймав ложкой кусок глазуньи, широко открыла рот в ожидании, когда рука донесёт еду. Яйцо приятно растеклось по языку, и, отломив кусочек хлеба, аппетитно зашамкала. Справившись с яичницей, взялась за молоко, отпивая громкими глотками. Наелась, поблагодарила Бога и стала громоздиться на постели, словно курица на нашесте. Найдя удобное положение, угомонилась. За грубкой потонакивал* сверчок, шебуршали мыши... Днём тихо... ночью тихо... сейчас тоже... Спать не хотелось... и опять перенеслась в прошлое.