В его глазах уже была пустота. А еще обреченность и страх – из Мо минута за минутой утекала жизнь. Три часа…
– Ты просто посиди тут, – она сдавленно рыдала, – и я вернусь. Тебе не придется умирать.
Он уже не слышал ее. Он смотрел сквозь нее – она уже бросила его. И ничего бы сейчас не помогло – даже если бы она обняла, даже если прижала бы к себе.
– Мо, я вернусь.
Он склонился в кресле, смотрел в пол. Ссутуленный, дрожащий, сцепивший побелевшие руки.
Не приведи Создатель она запомнит его таким. Таким. В последний раз.
Покидать бунгало ей было все равно, что отрезать себе разом обе руки. Зеркало в коридоре отразило не белокурую девчонку, а девчонку-зомби с распахнутыми стеклянными глазами, пятнами на щеках и сжатой, как у киборга, челюстью.
Он сказал «молодец»…
Придурок-придурок-придурок…
И она поверила. Поверила, что нашла сапфир. И они потеряли время. Ехали назад, она болтала, почти веселилась, она верила – ешь твою налево, – ОНА ВЕРИЛА, что теперь уже все хорошо. А его бледность – списала на нервы? Дура…
Атлас с пометкой и координатами нашелся в машине – Лана схватила его и побежала вверх по улице туда, где дорога была более оживленной, где она могла поймать такси. Уже на бегу проверяла, есть ли деньги, хватит ли оплатить, чувствовала, что больше не умеет связанно думать – разучилась, растрясла голову, от паники растеряла логику.
Жизнь сократилась до отрезка в три часа.
Он стоял перед ее глазами скрюченный – Мо, – она не могла не вспоминать о том, что он теперь сидит там один, и от этих мыслей ей делалось дурно до темных пятен перед глазами.
Он не повез бы ее… А на джипе она не умеет.
Такси. Она заплатит миллион, если нужно, пусть только ее довезут…
– Куда ехать-то?
Она совала водителю под нос карту.
– Туда? Да это же у черта на куличках? И что там такого – это же пустырь?
– Сколько?! – орала Лана и бешено вращала глазами.
Перед ней закрыли окно. Ошарашенный водитель отгородился им, как стеной безопасного бункера.
Со вторым она сделала умнее – произнесла сразу:
– Двести долларов туда, двести обратно. И сотня за ожидание.
Чернявый таксист с бледным лицом долго изучал карту. Он оказался спокойнее первого, уравновешеннее. Эмоции странной пассажирки, если и раздражали его, то не пугали.
– Сколько ждать?
Она прикинула: туда и обратно – полчаса. В комнате ей нужна минута – она помнит, где оставила камень-близнец.
Эти мысли она «не думала» – не позволяла себе.
– Тридцать пять минут.
– По деньгам пойдет.
Лана тут же запрыгнула на заднее сиденье.
– Если будешь гнать в два раза быстрее, я заплачу вдвойне.
Мужик хмыкнул, бросил на нее саркастичный взгляд и щелкнул ремнем безопасности.
Она ненавидела этот момент. Ненавидела себя за то, что попала в него, за то, что от волнения забыла схемы, ненавидела за то, что оставила Марио одного. Она не простит себя сама. Если…
Это «если» не давало ей дышать.
Жизнь не должна быть такой, не должна ставить людей перед таким выбором, не должна так проверять…
Он там один. Может быть, ему больно, может быть, он ползает по полу, хрипит…
Лане хотелось провалиться в черноту, чтобы перестать думать, – она не должна поддаваться слабости, пока еще есть шанс, еще не все потеряно, не должна.
Водитель действительно гнал – она показала ему деньги, уведомила, что сможет заплатить. Он нарушал все мыслимые и немыслимые правила, а Лане все казалось, что машина ползет и залипает во времени, – на дороге постоянно попадались препятствия – другие машины, велосипеды, зазевавшиеся пешеходы, перед которыми приходилось тормозить.
Она сделалась такой бледной, какой не была никогда.
Даже если ехать быстро – это сорок минут туда, сорок назад. В лучшем случае. И бежать ей до будки и обратно полчаса… Минут двадцать?
Она, наверное, сядет там. Ей не захочется возвращаться, но она вернется, потому что она должна быть с ним. Держать его за руку, возможно, уже холодную. Она все равно должна за нее держать. Должна будет проводить его…
Лана смотрела вокруг и ничего не видела. Она, обхватив себя руками, раскачивалась на сиденье взад и вперед.
Столбики с номерами казались ей крестами. Чужими могилами.
Третий, четвертый… Кое-как девятый, десятый. Пятнадцатый, восемнадцатый, двадцать первый – она смеялась здесь, сидя в джипе на обратном пути, и теперь не могла себя простить. Гребаный лес, гребаные пальмы – почему так далеко?
Наверное, она могла ему позвонить – у нее был телефон, – но Лана боялась. Боялась, что начнет рыдать и не остановится, боялась, что он начнет говорить, как сильно любит ее, что не обижается, что они старались… Нет-нет-нет… Она вернется, вернется с камнем, и не придется звонить. Она успеет, ведь, судя по часам, они едут быстро.
– Где-то здесь? – спросил водитель, когда миновали двадцать четвертый километр.