Самый жаркий день (СИ)

– Первый акт за нами, – Ланжерон подергал сам себя за бакенбард. – Но это только начало. Сейчас их приведут в чувство и погонят снова в атаку.

Меня привлекали фигурки в красных мундирах. Они в окуляре были все же мелкими, но вновь старший что-то доказывал узбекскому военачальнику. На этот раз всадник кивнул англичанину и принялся раздавать указания. В войске врагов наметилась какая-то упорядоченность, от которой для нас могли быть только беды.

– Александр Федорович, – обратилась я к генералу. – Вам ведома моя нелюбовь к подданным Георга, но взгляните сами на штаб супостата.

Он забрал из моих рук трубу и всмотрелся туда, куда я ему указала. И выругался на французском. Что ж, любви у этих двух наций не было и не будет никогда. А я предложила позвать самого меткого нашего стрелка. Ланжерон усмехнулся и пресек все разговоры стоящих вокруг офицеров о якобы нерыцарском способе ведения войны.

– Мы не на гвардейском параде, господа! Смотрите сами, сколько нам противостоит врагов! Сейчас это разрозненная толпа, но, не приведи Господь, если кто-то сможет использовать ее грамотно! Кличьте сюда этих каторжников!

Не все согласились с этой речью, а вот я ее горячо поддерживала. Нам ведь нужно не геройство проявлять на берегах Арала, а дойти до самой Индии. И проделана лишь малая часть пути.

Мартын и Бондарь бегом забрались на помост, откуда стрелять было бы сподручнее всего. Ланжерон сам отдал им приказ, и оба стали изучать далекую цель через зрительную трубу. Парочка о чем-то шепталась довольно долго, кто-то даже стал терять терпение, но вот охотник сдвинул один мешок, полный песка, и улегся на доски, еще недавно бывшие телегой. Прохудилась она совсем, чинить было бессмысленно, вот и сколотили из нее кособокую башенку.

– Четыреста, – тихо сказал Бондарь.

– Поболее, – ответил Мартын. – Уж поверь мне. И Ваше Высокопревосходительство! Велите спуститься всем. Кроме Вас и Александры Платоновны. Шатается, – пояснил он, стукнув по дереву.

Александр Федорович лишь грозно сверкнул очами, и помост очистился. Мы же с ним замерли, стараясь не дышать. Генерал было протянул мне свою подзорную трубу, но я пожалела его немолодые глаза. Мартын долго лежал неподвижно, вдруг глубоко вздохнул, отстранился на миг от приклада и одним движением прильнул к нему снова, одновременно произведя выстрел.

Красный мундир, тот самый, который давал указания узбеку, вскинул руками и повалился в песок.

Отсюда плохо было видно, но, кажется, изумление двух остальных англичан и хивинца ощущалось даже с такого расстояния. Наверное, они приняли сие происшествие за случайную пулю, так неудачно прилетевшую с русских позиций. И остались на месте.

Внизу радостно кричали офицеры, даже те, кто еще несколько минут назад бурчал о бесчестии подобной охоты. Коллегиальная солидарность отступила перед азартом.

А Мартын лязгнул замком, вставив в камору новый патрон. На этот раз целился он не так долго, но результат вышел столь же впечатляющим: еще один человек в красном упал замертво или с тяжелым ранением.

Один раз – случайность, два – совпадение, а вот три – уже закономерность. Для вражеских начальников хватило второго попадания, чтобы решить для себя – такие случайности не повторяются просто так. Хивинец развернул коня и галопом отступил куда-то за свое войско, оставшийся англичанин остался один на холме, но тоже не стал задерживаться, упрыгал вниз на своих двоих. Мартын обиженно крякнул, когда Бондарь, не стесняясь в выражениях, озвучил сей факт.

– Глаза меня порой уже подводят, – сказал Ланжерон, – но, кажется, ты застрелил двух старших.

– Именно так, Ваше Высокопревосходительство, – ответил Мартын, не решаясь почему-то встать, от чего как-то даже вытянулся во фрунт лежа. – Третий совсем молодой, поэтому оставил его последним. Но сбежал-с.

Узбеки, лишенные в данный момент какого-либо руководства, стремления атаковать не выказывали. Еще больше это желание в них преуменьшало количество убитых сородичей, первый из которых не смог приблизиться к валу ближе, чем на сто шагов. Трупы, раненые – ужасная картина, радующая глаз. А вот наше войско не потеряло ни единого человека.

Пока солдаты отдыхали после скоротечного боя, офицеры делились своими впечатлениями. Основные споры велись вокруг новых ружей. Все признали исключительную эффективность скорострельного оружия, однако не сложилось единого мнения о целесообразности его. Противников смущал расход припасов, ведь их не бесконечное число. Опять этот дурацкий вопрос о том, что дешевле: рекрут или порох. Черту под разговорами провел сам Ланжерон, указавший десницей в белой перчатке на предполье:

– Вот там лежат две сотни басурман, а наша бригада цела и невредима. В этом суть войны, господа офицеры. Чтобы врагов осталось, как можно меньше, а ваших солдат – как можно больше. Набрать мужиков из деревень – дело не хитрое, только представлять они собой будут толпу сродни вот этим хивинцам.

– А Александр Васильевич говорил, что пуля – дура, а штык – молодец! – позволил себе не согласиться с генералом майор Гончаров.