Самолет подбит над целью

— Так вот, в молчанки играть некогда, — властным тоном сказал капитан. — Время военное. Не будешь говорить — расстреляем, и все дела тут. — Он выжидающе посмотрел на Георгия. — Тут один тоже упирался, байки рассказывал. Таким ягненком прикинулся, что я было по мягкости поверил ему. Отпустить хотел. Да спасибо, местные жители помогли, опознали предателя. Чуть сами до суда с ним не разделались. Так что зря не тяни время. У меня и кроме тебя дел по горло.

— Да вы просто не хотите разобраться. Посмотрите хоть на удостоверение. Ведь там совсем не моя фотография.

Капитан нехотя развернул удостоверение полицая.

— М-да... — опять протянул он, — фотография, кажется, действительно не ваша.

В комнату вбежал запыхавшийся лейтенант.

— Товарищ капитан! — заторопился он. — Там генерал приехал, разносит нашего «хозяина». Говорит: «Почему не продвигаетесь? Другие полки воюют, только ваш, говорит, мягко спать любит». Наш и приказал срочно сниматься отсюда. А комдив сидит в штабе, говорит: «Посмотрю, во сколько вы уложитесь».

Капитан встал из-за стола.

— Товарищ Дмитриев, — обратился он к лейтенанту. — Знаете, где тюрьма размещается? Это в той станице, которую вчера вечером проходили.

— Конечно, знаю.

— Так вот. Забирайте этого типа, — капитан кивнул на Карлова, — вот его документы. Пусть там тыловые с ним разбираются, а нам некогда, воевать надо. Сейчас я напишу бумагу и отвезете его туда на моей машине.

— Есть!

— Я прошу доложить обо мне генералу, — твердо сказал Карлов.

Капитан поднял голову.

— Незачем. Генерал тоже прикажет отправить вас в тыл для выяснения личности.

По шуму заводимых на улице моторов, по крикам и гомону Георгий понял, что часть начала передвижение.

Но он не знал, что еще вчера войска фронта начали стремительный бросок вперед и в этом перемещающемся клубке по всем проводам неслись боевые приказы, распоряжения и донесения.

В бессильной злобе Георгий хотел сам позвонить в штаб воздушной армии... и тут же вспомнил, что не знает позывных. Какая-то апатия, полное безразличие овладело им. Безразличие и усталость. Он понял бесполезность разговора с капитаном.

— Возьмите, здесь все написано, — протянул тот бумажку лейтенанту. — А с вами в тылу разберутся, — сказал он Карлову.

* * *

Они тряслись на старой, заезженной эмке. Ехали молча. Навстречу двигались к фронту пехотные части, тягачи тянули орудия, катились машины, груженные ящиками с боеприпасами; шли танки; обгоняя их, проносились маленькие «виллисы»...

Въехав в разрушенную станицу, эмка остановилась у кирпичного здания. Угол его был снесен снарядом. Около входа валялась пробитая осколками железная вывеска с надписью «Дойче комендатур».

В приемной за невысоким барьером сидел дежурный.

— На, принимай полицая, — обратился к нему сопровождавший Георгия лейтенант.

Георгия вновь обожгло это слово — «полицай».

Его привели в небольшую комнату, где находилось несколько арестованных. Двое из них были в форме полицаев, остальные — в разношерстных шубах и пальто. На полу валялась осыпавшаяся щебенка. Стекло в единственном окне было выбито, но толстая решетка сохранилась. Георгий, еле державшийся на ногах, прошел в угол.

На промерзших стенах за проседью инея виднелось множество косо нацарапанных надписей, в конце каждой стояла дата. «Сколько людей побывало в этом фашистском застенке», — подумал Георгий.

Он опустился на пол. Любопытные взоры предателей шарили по его лицу.

— Откуда взяли? — громко спросил у него один из полицаев.

Карлов, не отвечая, глубоко вздохнул и закрыл глаза. Хотелось хорошенько осмыслить все, что с ним произошло. Он испытывал гадливое чувство к находящимся рядом личностям. Он понимал, что и к нему должно быть такое же отношение у тех, с кем встречался он в это утро. «Но почему никто не попытался разобраться, кто я такой?» — с горечью думал Георгий.

В камеру принесли обед, и один из предателей положил перед ним кусок хлеба. Георгий не притронулся к пище.

Он ждал, что вот-вот его вызовет какой-нибудь начальник, и все выяснится. Так в томительном ожидании, то засыпая, то вскакивая, чтобы согреться, провел он весь день.

Вечером в темноте кто-то положил ему на колени новую порцию хлеба, и Георгий услышал над ухом хрипящий испитый голос:

— Ешь, а то еще до суда окочуришься.

Георгий взял хлеб, но есть не мог — горячий комок стоял в горле. «Полицаи и старосты приняли меня за своего, свои считают врагом». — Он чувствовал себя одиноким, затерявшимся в огромной массе людей.

Обитатели камеры начали вповалку укладываться спать. Когда Георгий поднялся пройтись, чтобы немного согреться, — ступить было некуда. На полу лежали свернувшиеся и распластанные тела. Он потоптался на месте, оперся спиной о стену и, втиснув руки в карманы, опустился на корточки.

Как ни заставлял себя Георгий заснуть, ничего не получалось. Невеселые мысли лезли в голову. Тело било ознобом.