Самир 2. Изо льда в пламя

— Нет! Не нескольких происшествий! Сначала гибель Самира, затем гибель моего сына! И то, что я испытываю каждый день, каждую минуту… Это страшно, Захар! Я горю в этом огне! Он жжёт меня изнутри, вот здесь! — прижимаю руку к груди, хочу потушить эту полыхающую боль, но она разгорается сильнее, и по лицу начинают течь солёные слёзы с привкусом горечи.

Захар хватает меня за плечи и впечатывается своими губами в мои, а я леденею. Превращаюсь в статую. Он целует порывисто, так же резко отстраняется. Смотрит в мои глаза и медленно выдыхает.

— Ты… Ты что, Захар? Зачем это? — делаю шаг назад и, споткнувшись, падаю, но он меня ловит, прижимает к себе.

— Прости меня. Я сам не знаю, как так получилось. Ты извини, Насть. Что-то щёлкнуло в голове.

— Пожалел, да? Не стоит. Меня жалеть не нужно. Ясно?

Он кивает, морщит лоб и тяжело вздыхает.

— Ясно, Настён. Всё ясно. Только я не жалею. Я… Нравишься ты мне, в общем. Очень.

Я вырываюсь из его рук и бегу к машине. Охранник распахивает передо мной дверь, и я влетаю в салон пулей. Захлопываю дверь прямо перед носом Лазарева.

— Поехали, быстро! — кричу водителю, и машина тут же срывается с места.

***

— Как успехи, Карам?

— Всё сделали, как вы и сказали, Самир Камалович. Анастасия и Лазарев тоже там были. Вот фото, — подаёт конверт, и Сабур кривится, принимая его. С каждым разом всё больнее на неё смотреть. Будто внутренности из него вырывают.

Первое время не верил, пытался её оправдать, понять. Да какой там… С каждым днём она сама зарывала его надежду и веру в землю. Топталась по ней ногами, держась за руку Лазарева.

Он мог бы понять и даже принять её поступок, если бы она вышла за Лазарева, чтобы защититься. Да, он оставил её. Ей было страшно. Она ведь не знала, что он жив и рядом. Не знала, что её круглосуточно охраняли даже в доме Алимы. Она осталась одна, растерянная и напуганная. Он знал это.

Но то, как они с Лазаревым смотрят друг на друга, то, как она поступила с его, Самира, сыном, то, как она ухватилась за наследство… Всё это уничтожало его веру в ту Настю, на которой когда-то женился. Той невинной девочки больше нет. Наверное, он сам виноват. Сам убил её, ту милую, добрую красавицу с печальным, притягательным взглядом. Возможно. Но как бы там ни было, её больше нет. Та, отчёты по которой он просматривает каждый день — не его жена. Не его любимая, чистая девочка, что когда-то освещала его черную душу своим светом.

Открыв конверт, уставился стеклянным взглядом на первую фотографию, где её успокаивает и обнимает Лазарев. Судорожно вдохнув, взял вторую. А там он её целует. Смял в руке конверт с остальными снимками и с силой зашвырнул в корзину.

— Я тебя спросил не об этой… А о сыне. Как продвигаются поиски?

— Ищем, конечно, но пока глухо, Самир Камалович. Ни одной зацепки. Этот врач никого не видел, даже описать толком ничего не смог. Под его описание приходится половина населения страны.

— А что со Светланой? Ты всё узнал?

— Елисеев хорошо замёл следы, но мы уже вышли на него. Вскоре отыщем. А что делать потом? Забрать девушку у мужа и привезти к вам?

Постучал костяшками пальцев по столу, долго глядел в одну точку.

— Пока нет. Просто узнай всё. В особенности меня интересует её ребёнок. Родился ли, когда, кто. И фотографии чтобы были. Мне нужно его видеть.

Проще, конечно, было бы сразу добыть какой-нибудь волосок и сделать тест ДНК, но для этого ещё будет время. Сначала нужно разобраться с Елисеевым. Этот мудак ему кое-что задолжал.

***

— Приятного аппетита, — ставлю перед ним тарелку с исходящим паром блюдом, улыбаюсь намертво приклеенной улыбкой. Она, наверное, даже во сне не слезает с моего лица. В куклу превратилась в лапах этой мрази.

— Спасибо, — тянет как-то напряжённо и глядит так, будто в самую душу заглядывает. И мне становится не по себе. Неужели что-то понял? Заметил, что я подворовываю из его кошелька деньги и прячу их? Или видел, как я гуляла у забора, высматривая возможность для побега? Что?

— Что-то ещё хочешь? Может, чай заварить? — голос не дрожит и вполне спокоен. Этому я тоже быстро научилась. Нельзя показывать зверю страх, он его учует и тогда растерзает.

Елисеев отодвигает тарелку, медленно поднимается, и это, казалось бы, невинное движение вводит меня в ступор. И я не ошибаюсь. Уже в следующее мгновение прижимаю к полыхающей болью скуле ладонь и затравленно гляжу на чудовище.

— Не смотри так на меня, Света. Ты сама виновата в том, что нам никак не удаётся найти общий язык. Сама виновата, понимаешь? Думаешь, я не вижу, как ты смотришь на меня? Ты не так должна смотреть! — снова замахивается, а я зажимаюсь в угол.

— Не надо… Пожалуйста. Не кричи. Ты разбудишь Лизу.

Он не бьёт, опускает руку. А я оседаю на пол. Даже не хочу задумываться, что на этот раз послужило причиной его бешенства. Я в аду с психопатом — этого достаточно. Ему любой мой взгляд или вздох служит поводом для действий.