Самир 2. Изо льда в пламя

— Что ж, как вы и пожелали, Иван взломал её личный ноутбук и телефон. Я проверил всю информацию, что была там и не нашёл ничего из того, чего бы мы не знали. Ну, кроме одной мелочи. Вернее, мне так показалось, что это мелочь изначально. Однако я всё же проверил, и оказалось, что это очень важная мелочь.

— Короче, Карам. Не тяни. Должен что-то сказать — говори, — хрустнув пальцами, открыл экран ноутбука. А там снова она. Улыбается. Тогда ещё ему.

Помощник вздохнул, будто пытался собраться с духом, что на решительного Карама очень не похоже. Обычно он рубит с плеча, причём сразу. Самир насторожился, сжал рукоять трости и сдавил до скрипа.

— Я обнаружил у неё в сообщениях письмо от врача из медицинского центра. Там ничего особенного, просто счёт за какие-то услуги. Медцентр тот, где прошли роды. Сначала я подумал, что это счёт за услуги, палату и тому подобное, и отложил. Но мысленно почему-то всё время возвращался к нему. И вскоре, когда отыскал настоящую квитанцию за обслуживание, понял, что конкретно не давало мне покоя… — Карам на какое-то время замолчал, отыскивая среди кипы распечаток нужную, а Самир медленно выдохнул, пытаясь унять вновь пробудившуюся тяжесть в груди. Сколько он ни пытался, как ни старался, не мог забыть тот момент, когда узнал о смерти своего сына. Вновь и вновь проживая эту минуту, изо дня в день сгорал в этом пламени. Сабуров винил себя. Себя одного. И был, конечно же, в этом прав. Если бы он не валялся месяцами в отключке, пока на неё свалились все беды, возможно, ребёнок остался бы жив. Его ребёнок, его сын. Часть его давно обугленного и заледенелого сердца. Он ненавидел своё сердце, которое не смогла остановить даже пуля, и теперь оно адски полыхало в ярости и боли. Ненавидел свои ноги, которые так толком и не восстановились и причиняли едва не такую же боль. Хотя нет… Та, что в сердце, сильнее в сотни, в тысячи раз. — Вот. Посмотрите на распечатку из медцентра и на эту, тоже из медцентра, но разительно отличающуюся. В первом письме, присланном на электронку, есть подпись доктора, принимавшего роды. Там же и эпикриз, и даже печать. А во втором, пришедшем на личный телефонный номер, ничего. Только номер карты и сумма. Ну разве не странно?

Сабур часто заморгал, избавляясь от недавних воспоминаний и подавляя в себе стон боли, что уже много недель рвался наружу.

— Не особо. Взятка, скорее всего, какая-нибудь, — проскрипел, пытаясь абстрагироваться. Сейчас он чувствовал, что не готов узнать о Насте то, чего не знал раньше. — Всем известно, что врачи берут дополнительную плату. Ничего удивительного.

— Увы. Я тоже хотел в этом убедиться, но… — помощник нещадно топтал попытки Самира подсознательно защитить её. Или просто не услышать того, что должно прозвучать. — В общем, по номеру карты я узнал имя врача и нашёл его. Он отказался вести диалог цивилизованно и всё отрицал. И чем больше он отрицал, тем сильнее я убеждался, что здесь что-то не так. Мне пришлось отбросить попытки поговорить с ним на человеческом языке и перейти к более жёсткому методу. Куликов Никита Семёнович — его имя. Это главврач клиники, в которой продали вашего ребёнка, Самир Камалович.

Повисла тишина. В ней Самир отчётливо слышал, как бьётся собственное сердце. Как оно колотится о рёбра, будто собирается разбиться на осколки, превратиться в кровавые ошмётки, как после разрывной пули, которыми его нашпиговали тогда от души. Но даже тогда он не чувствовал того, что ощутил сполна сейчас.

— Что ты несёшь, Карам? Мой сын родился мёртвым! — процедил сквозь плотно сжатые зубы и подался вперёд, через стол хватая помощника за лацканы пиджака. — Ты что? Что пытаешься сказать мне? Ну?!

Тот осторожно отцепил от себя руки Самира и протянул свой мобильный.

— Я знаю, что в это трудно поверить. Также осознаю, что почти невозможно принять то, что это сделала ваша женщина. Но на этой записи всё есть. Это допрос врача. Вы всё увидите и поймёте, что в тех условиях он не мог сказать неправду. Кроме того, он жив, и если вы захотите лично его допросить, то он скажет то же самое. Анастасия велела продать ребёнка. Она даже отказалась взять его на руки, когда младенец родился. Его сразу же увезли какие-то люди. Ни врач, ни сама Анастасия не знают их имён — таким был уговор. Следов никаких. Мы будем искать, но… Вы же понимаете, как всё это сложно. Практически невозможно.

Сжав края стола то треска, закрыл глаза.

— Настя не могла этого сделать. Она могла предать меня. Могла изменить. Но сын… Нет. Она не могла. И раз уж на то пошло, она не нуждается в деньгах, — стиснул зубы, потому что всё вокруг заплясало в каком-то адском вертепе. Мысли, слова Карама. Её голос с очередной записи, где они с Захаром воркуют в его — Самира! — кабинете.

— Вы правы. Не нуждается. Только дело ведь не в деньгах было, а в самом младенце. Средства, которые она получила за ребёнка, были переданы Куликову за молчание. Он же и рассказал мне о подслушанном разговоре, который состоялся в палате Анастасии ещё до родов. Она клялась Лазареву, что не оставит ребёнка от… ублюдка. Извините…