Она увидела аббата.
– А, это вы, господин аббат, – сказала старая богомолка нежнейшим голоском.
Этот тон заставил графа Рапта вздрогнуть.
– Да, госпожа маркиза, это я, – ответил радостно аббат. – Имею честь представить вам моего брата, господина Ксавье Букемона.
– Всем известный художник, – сказала маркиза с очаровательной улыбкой, – которого я от всего сердца рекомендую нашему будущему депутату.
– Это лишнее, мадам, – ответил господин Рапт. – Эти господа, слава богу, достаточно уже мне отрекомендовались сами!
Братья потупили взоры и скромно поклонились. Причем сделали это столь синхронно, что можно было подумать, что ими руководит одна и та же пружина.
– Так что же с вами приключилось, маркиза? – вполголоса спросил господин Рапт, словно бы показывая тем самым двум своим посетителям, что их дальнейшее пребывание в кабинете становится отныне нескромным.
Аббат понял намек и сделал вид, что собирается уйти.
– Брат, – сказал он, – мне кажется, что мы злоупотребляем гостеприимством господина графа.
Но маркиза ухватилась за полу его редингота.
– Никоим образом, – сказала она. – Господин аббат, причина моего огорчения ни для кого не является секретом. Кроме того, поскольку вы тоже имеете кое-какое отношение к тому, что со мной приключилось, я рада, что встретила вас здесь.
Лицо будущего депутата помрачнело, физиономия же аббата, напротив, расцвела от радости.
– Да что вы говорите, госпожа маркиза? – воскликнул он. – Как же я, будучи готов пожертвовать ради вас жизнью, могу не страдать при виде вашего горя?
– Ах, господин аббат, – сказала маркиза с отчаянием в голосе. – Вы ведь знаете Крупетт?
– Крупетт? – воскликнул аббат тоном, который явно говорил: «Это еще кто?»
Граф, который знал, кто такая эта Крупетт, и который уже предчувствовал причину столь большого огорчения маркизы, рухнул в кресло и горестно вздохнул с видом человека, который, устав, сдает позиции неприятелю.
– Ну да, Крупетт, – снова заговорила маркиза печальным голосом. – Вы должны ее знать, поскольку видели меня с ней раз двадцать.
– Да где же, госпожа маркиза? – снова спросил аббат.
– В вашем приходе, господин аббат, в братстве, на Монруже. Я всегда беру ее, вернее, увы, всегда брала ее с собой. О, Боже всемогущий! Если бы я оставила ее дома, это бедное животное так кричало бы!
– А, понял! – воскликнул аббат, до которого дошли слова: «Бедное животное!» – Теперь все ясно!
И он с отчаянием хлопнул себя по лбу:
– Речь идет о вашей очаровательной собачке! Замечательное маленькое животное, такое милое и смышленое! Неужели, госпожа маркиза, с этой дорогой маленькой Крупетт случилась какая-то беда?
– Беда? Я тоже думаю, что случилась беда, – с плачем вскричала маркиза. – Она умерла, господин аббат!
– Умерла! – хором воскликнули оба брата.
– Пала жертвой гнусного преступления, попала в ужасную западню!
– О, небо! – воскликнул Ксавье.
– И кто же повинен в этом ужасном преступлении? – спросил аббат.
– Кто? И вы еще спрашиваете! – произнесла маркиза.
– Да, и мы спрашиваем, – сказал Ксавье.
– Так знайте, – сказала маркиза, – что это – наш общий враг, враг правительства, враг короля, аптекарь из предместья Сен-Жак!
– Я был уверен в этом! – вскричал аббат.
– Готов был поклясться, что это он! – сказал художник.
– Но, господи, как же это могло случиться?
– Я отправилась к одной из наших сестер, – сказала маркиза. – Проходя мимо аптекаря, бедняжка Крупетт, которую я вела на поводке, остановилась. Я полагаю, что бедное животное испытало нужду. Я тоже остановилась… Вдруг она испуганно взвизгнула, посмотрела на меня с болью в глазах и замертво рухнула на мостовую.
– Ужасно! – вскричал аббат и поднял глаза к потолку.
– Чудовищно! – произнес художник и закрыл лицо ладонями.
Пока продолжался этот рассказ, граф Рапт излил все свое нетерпение на перья, которые привел в состояние крайней ощипанности.
Госпожа де Латурнель увидела в этом полное отсутствие интереса к ее рассказу о столь трогательном горе и нетерпение, которое причиняло ему присутствие обоих братьев.
Она встала.
– Господа, – произнесла она с холодным достоинством, – я тем более благодарна вам за те знаки внимания, которые вы выказали в отношении несчастной Крупетт, что они очень сильно подчеркивают глубокое безразличие моего племянника, который, находясь во власти своих честолюбивых планов, не желает давать волю своим чувствам.
Братья посмотрели на графа Рапта с возмущением.
– Жаба и змея! – прошептал тот.
Затем, обращаясь к маркизе, произнес:
– Вы ошибаетесь, мадам. И в доказательство того, что я разделяю ваше горе, я предлагаю себя в ваше полное распоряжение для того, чтобы преследовать по закону автора этого преступления.
– Не мы ли говорили вам, господин граф, – произнес аббат, – что этот человек является негодяем, готовым на любое преступление?
– Заклятым заговорщиком! – сказал Ксавье.