– Слушайте, маркиза, давайте без обиняков. Говорите прямо. Вы ведь любите меня всем сердцем, не так ли?
– Дорогой мой Рапт, да разве вы можете в этом сомневаться?
– Я и не сомневаюсь. Именно поэтому-то я и говорю с вами совершенно открыто. Я должен прославиться. Я хочу этого, для меня это to be or not to be, быть или не быть. От этого зависит мое будущее. Честолюбие заменит мне счастье. Но это честолюбие должно быть удовлетворено. Я должен стать депутатом для того, чтобы потом стать министром. Я должен стать министром. Так вот, монсеньор Колетти, поскольку он является духовником герцогини Ангулемской, пообещал, что добьется через нее от короля этого назначения. Сделал ли он то, что обещал?
– Нет, – сказала маркиза.
– Как, он этого не сделал? – удивленно воскликнул граф.
– И мне кажется, – сказала маркиза, – что он и не думает этого делать.
– Стоп, у меня голова уже трещит! Он отказался помочь мне?
– Категорически!
– Он вам сам об этом сказал?
– Да.
– Вот как! Он, значит, забыл, что это я сделал его епископом, что благодаря вам он проник в дом герцогини Ангулемской?
– Он обо всем этом помнит. Но говорит, что все это не может заставить его пойти на сделку с совестью.
– С совестью! У него есть совесть!.. – прошептал граф Рапт. – Какому ростовщику он заложил ее и кто из моих недругов дал ему деньги для того, чтобы выкупить ее?
– Дорогой мой граф, дорогой граф! – воскликнула маркиза, осеняя себя крестом. – Я вас не узнаю. Страсть заводит вас на ложный путь!
– Да, это все равно, что стучаться лбом в стену. Еще один человек, которого я полагал уже подкупленным, хочет получить еще что-то прежде, чем продаться! Дорогая маркиза, немедленно садитесь в карету… У вас сегодня будут гости, не так ли?
– Да.
– Так вот, езжайте к монсеньору Колетти и пригласите его к себе.
– И думать об этом нечего, уже слишком поздно!
– Скажите ему, что решили пригласить его лично.
– Я только что от него. И ничего ему про это не сказала.
– Как? Зная, что у меня так мало времени, вы не добились от него, чтобы он поехал с вами?
– Он отказался, сказав, что если вам кажется, что у вас есть к нему дело, вы должны приехать к нему, а не он к вам.
– Я приеду к нему завтра.
– Будет уже слишком поздно.
– Почему же?
– Завтра уже выйдут газеты, в которых будет напечатано то, что будет направлено против вас.
– Да что он может сказать против меня?
– Как знать!
– Что значит: как знать? Объяснитесь!
– Монсеньор Колетти занят сейчас тем, что старается обратить принцессу Рину в католическую веру.
– Так она что, еще не католичка?
– Нет. Но здоровье ее с каждым днем все ухудшается. Кроме того, он является духовником вашей супруги.
– О! Регине нечего сказать против меня!
– Как знать! На исповеди…
– Мадам, – произнес с возмущением граф Рапт. – Тайна исповеди священна даже для самых никудышных священников.
– Да знать ничего не знаю! Просто советую вам…
– Что же?..
– Сесть самому в карету и поехать помириться с ним.
– Но мне надо принять еще трех или четырех избирателей.
– Отложите прием на завтра.
– Я потеряю их голоса.
– Лучше потерять три голоса, чем тысячу.
– Вы правы. Батист! – крикнул господин Рапт, дергая за звонок. – Батист!
Батист вырос на пороге.
– Карету, – сказал граф. – И пришлите ко мне Бордье!
Секунду спустя в кабинете появился секретарь.
– Бордье, – сказал граф. – Я сейчас спущусь по потайной лестнице. Отправьте домой всех, кто ждет приема.
И, быстро поцеловав руку маркизы, господин Рапт вылетел из кабинета. Но сделал это не столь быстро, поскольку успел услышать, как госпожа де Латурнель сказала его секретарю:
– А теперь, Бордье, мы с вами постараемся отомстить за смерть моей Крупетт, не так ли
Глава CXVIII
В которой показано, что два авгура не могут смотреть друг на друга без смеха
Граф Рапт быстро прикатил на улицу Сен-Гильом, где находился особняк монсеньора Колетти.
Монсеньор жил в павильоне, расположенном между двором и садом. Это было очаровательное жилище: настоящее гнездышко для поэта, влюбленного или аббата. Оно было открыто для лучей полуденного солнца и недоступно для суровых северных ветров.
Внутреннее убранство этого павильона с первого же взгляда говорило об утонченной чувствительности обитавшей в нем священной особы. Влажный, наполненный бальзамом и сладострастием воздух охватывал посетителя сразу же, как тот входил в это жилище. И человек, которого привели бы туда с завязанными глазами, уже только вдохнув этот наполненный ароматом воздух, решил бы, что попал в один из тех таинственных и опьяняющих будуаров, в котором лидеры Директории имели обыкновение петь свои песни и курить фимиам.
Слуга, наполовину лакей, наполовину священник, провел графа Рапта в полуосвещенный, а скорее наполненный полумраком маленький салон, который находился перед залом для приемов посетителей.
– Его Преосвященство в настоящий момент очень занят, – сказал слуга, – и не знаю, сможет ли он вас принять. Но если вы, мсье, назовете мне ваше имя…
– Доложите, что прибыл граф Рапт, – ответил будущий депутат.