Сальватор

– Что ж, – сказал Пьер Эрбель, – осмотра нам не избежать. Придется дерзнуть. Уберите-ка отсюда нашего приятеля Питкаерна.

– Может, сбросить его в воду? – предложил один из беглецов.

– Не надо. Спрячьте его так, чтобы не нашли.

– Послушай, Пьер, – произнес Парижанин. – А что если мы положим его на подвесную койку и накроем одеялом с головой. Веревок и кляпа никто не увидит, а мы скажем, что он болен. Из этого мы сможем извлечь еще одну выгоду: поскольку больные в одежде не спят, один из нас сможет надеть его сухие куртку, штаны и рубаху.

Предложение было единодушно поддержано.

– Теперь, – сказал Пьер Эрбель. – Те из вас, кто говорит на нижнебретанском наречии, остаются со мной на палубе, а кто не говорит – отправляются составить компанию Питкаерну. Остальное я беру на себя.

Когда Эрбель говорил «Остальное я беру на себя», все знали, что на него можно было положиться. Поэтому Парижанин и еще один беглец спустились вниз, унося с собой Питкаерна, а Эрбель с двумя бретонцами остался на палубе и приготовился к осмотру.

Он не заставил себя ждать.

Одна из лодок направилась к шлюпу.

Пьер Эрбель, для того, чтобы его было лучше видно, подошел к релингам.

– Эй, на барке! – крикнул капитан, руководивший облавой.

– Здесь! – ответил на бретонском наречии Пьер Эрбель.

– Вот как! – сказал капитан. – Это уэльсцы. Кто-нибудь говорит на языке этих дикарей?

– Я говорю, господин офицер, – ответил один из солдат. – Я родом из Каермартена.

– Тогда спроси его обо всем.

– Эй, на барке! – крикнул солдат на уэльском языке.

– Слушаю! – повторил Эрбель.

– Кто вы такие?

– «Прекрасная София» из Пембрука.

– Откуда прибыли?

– Из Амстердама.

– Чем нагружены?

– Треской.

– Вы не видели пятерых французов-заключенных, которые бежали с понтона?

– Нет, не видели. Но если увидим, они могут быть спокойны.

– Что вы с ними сделаете?

– Мы поступим с ними так, как они этого заслуживают.

– Что они говорят? – спросил капитан.

Солдат перевел.

– Отлично, – сказал офицер. – Смерть французам и да здравствует король Георг!

– Ура! – ответили трое бретонцев.

Лодка уплыла.

– Счастливого пути! – сказал вслед ей Пьер Эрбель. – А теперь, поскольку через полчаса начнет светать, давайте поднимать якорь и отчаливать.

Наши пятеро беглецов провели час в большой тревоге. Наконец на востоке показалась сероватая линия горизонта. То, что в Англии называют зарей.

И почти тут же над водой сверкнул огонь и по волнам пробежал, достигнув берегов, грохот выстрела. А над бортом величественного трехпалубного флагмана появился дым. Эта плавучая крепость охраняла выход из порта.

Выстрел был сигналом, что порт открыт. На шлюпе решили, что пришла пора сматываться.

И ждать нового разрешения не стали.

Подняв вымпел Великобритании, шлюп прошел на расстоянии пистолетного выстрела от флагманского корабля.

Эрбель, стоя у борта, махал шляпой и кричал что было силы:

– Слава королю Георгу!

Питание, что нашлось на борту шлюпа, шикарным назвать было нельзя. И все же питание пятерых беглецов по сравнению с тем, чем их кормили на понтоне, можно было назвать роскошным.

Отдадим им должное, при каждом приеме пищи они не забывали угостить и несчастного Питкаерна. Когда миновала опасность, его пленение перестало быть слишком суровым: изо рта у него вынули кляп, освободили от веревок. А Пьер Эрбель рассказал ему кимврийскую историю. Ту, что он уже рассказал своим товарищам. Питкаерн все понял, но это его не очень утешило. В душе он дал себе слово опасаться впредь тех, кто говорит на уэльском языке.

Всякий раз, когда показывался какой-нибудь корабль, – а случалось это довольно часто, – Питкаерна заставляли спуститься в трюм. Но поскольку судно было построено на английских верфях, плыло под английскими парусами и несло на гафеле трех английских леопардов, шотландского льва, ирландскую лиру и даже три французские лилии, которые были убраны только спустя двадцать лет после этого, и казалось немыслимым, чтобы французская ореховая скорлупка осмелилась появиться среди английских крейсеров, невозможно было даже предположить, что те пять матросов, которые спокойно разлеглись на палубе, предоставив ветру и парусам делать свое дело, были пятью возвращавшимися во Францию беглецами.

Ветер был попутный, и делать им, и вправду, было особенно нечего.

Наутро следующего дня, то есть спустя сутки после того, как шлюп вышел из портсмутского порта, показался мыс Хог.

Надо было сменить галс для того, чтобы не выйти к архипелагу островов Ориньи, Гернези Серк и Джерси, которыми со времен Генриха I владели англичане и которые были очень неприятными стражами французского побережья.

Команда сменила галс, и шлюп направился прямо на Бомон.

Трудно выразить чувства, которыми наполнились сердца беглецов, когда они сначала увидели в легкой дымке землю Франции, а затем, подойдя поближе, с наслаждением стали различать родные холмы, порты, бухточки, изрезанные берега.

Затем, когда стали вырисовываться белые домики с султанами дымков над крышами, они настолько залюбовались близкой сердцу картиной, что забыли спустить английский вымпел.