Сальватор

Вы ошибаетесь! Собаки на своем языке говорят точно так же, как вы говорите на своем! Более того: вы, заносчивые люди, не слышите того, что они вам говорят. А собаки, какими бы они низкими существами ни казались, слушают то, что вы им говорите. Спросите у любого охотника, который видел, как во сне собака гонится за зайцем или дерется с врагом! Что же это бодрствует в то время, когда собака спит? Это ли не душа, пусть менее развитая и более простая, чем у человека?

Собаки не умеют говорить! Скажите это вашему трехлетнему малышу, который кувыркается на лужайке с толстым трехмесячным ньюфаунлендом. Дитя человека и дитя животного играют, словно два брата, слушая нечленораздельные звуки, вылетающие из их ртов во время игр и ласок. Бог мой! В это время животное пытается говорить на языке ребенка, а ребенок – на языке животного. Нет сомнения в том, что на каком бы языке они ни говорили, они прекрасно понимают друг друга. И, возможно, именно на этом непонятном нам языке они говорят друг другу те истины о Боге и о природе, которые не смогли сказать Платон или Боссюэ.

Значит, собаки умеют разговаривать. У нас в этом нет ни малейшего сомнения. У них есть перед нами огромное преимущество: говоря по-собачьи, они понимают французский, немецкий, испанский, китайский, итальянский, в то время, как мы, говоря по-итальянски, по-китайски, по-испански, по-немецки или же по-французски, вовсе не понимаем по-собачьи.

Но давайте вернемся к несчастным животным Броканты и к тому положению, в котором они оказались из-за смешных притязаний Бабиласа на свою исключительность.

Те проявления неуважения, которые высказывались собаками при каждом удобном случае Бабиласу, не делали их жизнь лучше: скорее даже наоборот.

Броканта, поскольку она была колдуньей, говорила на всех языках. И, услышав малейшую грубость, немедленно вмешивалась в разговор, хватаясь при этом в зависимости от степени грубости или за плетку-семихвостку или за метлу. Плетка была у нее волшебной палочкой феи, а метла – трезубцем Нептуна. Броканта вне сомнения не знала, что означают слова: «Quos ego!»[3], но собаки немедленно переводили для себя это как угрозу: «Куча каналий!» И все, дрожа от страха, разбегались по своим конурам и только по прошествии некоторого времени осмеливались высунуть нос или посмотреть на нее в прорезь своей бочки.

И когда борзая скулила, пудель тявкал, бульдог рычал, одного нетерпеливого удара ногой по паркету и ужасных слов «Да замолчите ли вы наконец?» хватало для того, чтобы заставить смолкнуть все это собачье собрание. Все собаки тогда разбегались по своим углам, а гнусный Бабилас оставался хозяином посреди комнаты. А иногда в наглости своей доходил до того, что проверял, глубоко ли каждый из недовольных забился в свою камеру.

Поведение Бабиласа с каждым днем становилось все более вызывающим и привело наконец, сами понимаете, к тому, что вся собачья республика потеряла терпение. И два-три раза, воспользовавшись отсутствием Броканты, собаки попытались было хорошенько проучить Бабиласа. Но, к счастью, как это всегда случается с тиранами и фатами, в самый последний момент, когда заговор уже созревал, Броканта, как античное божество, внезапно появлялась на пороге и с помощью плетки-семихвостки или метлы загоняла незадачливых заговорщиков в их конуры.

Что надо было предпринять в такой обстановке и как избавиться от этой деспотической власти, которая вооружена метлой и плетью?

Банда задумалась. Борзая предложила эмигрировать, покинуть родину, бросить дом и поискать более гостеприимные края. Бульдог заявил, что готов пожертвовать собой и задушить Бабиласа. Но, следует отметить, что убийство собаки было всем не по душе.

– Не будем проливать ничьей крови! – сказал спаниель, известный своей мягкостью нравов.

Его поддержала старая испанская ищейка, всегда разделявшая взгляды спаниеля и бывшая с ним в такой тесной дружбе, что очень часто они спали в одной конуре.

Короче говоря, все насильственные способы борьбы были честными собаками отвергнуты. Решено было не применять против Бабиласа никаких других мер, кроме презрения. Ему объявили бойкот, как это делают учащиеся римских колледжей, или посадили на карантин, как принято у их французских коллег. К нему стали относиться с отчуждением, с ним никто не разговаривал, все делали вид, что не замечают его. Одним словом, как поэтично сказано в опере «Фаворитка»:

Остался он один наедине с бесчестьем!

Что же предпринял Бабилас? Вместо того, чтобы раскаяться в своем поведении, он, ослепленный привязанностью Броканты, не прислушался к этому предупреждению, а стал еще более изощренно изводить своих собратьев. Днем он по тысяче раз оскорбительно лаял на них, ночью безжалостно нарушал их сон. Одним словом, уверенный в поддержке своей хозяйки, он сделал их жизнь просто невыносимой.