Сальватор

– Вы, должно быть, помните, дорогой кузен, – произнес он, – как неожиданно и ужасно умер господин маркиз де Вальженез, ваш дядя и мой отец?

– Отлично помню.

– И вы помните, что он никак не желал меня признать. И не потому, что считал меня недостойным носить его имя, а потому, что, признавая меня своим законным наследником, он мог оставить мне только пятую часть своего состояния?

– Вы должны лучше меня знать положения Гражданского кодекса относительно внебрачных детей… Будучи законнорожденным ребенком, я как-то этим не очень интересовался.

– Бог мой, мсье, вовсе не я этими положениями интересовался, а мой бедный отец… И это его так интересовало, что в день своей смерти он вызвал к себе нотариуса, честнейшего господина Барратто…

– Да. И никто так и не узнал, зачем именно он его вызывал. Так вы предполагаете, что для того, чтобы составить завещание в вашу пользу?

– Я не предполагаю, я в этом уверен.

– Уверены?

– Да.

– Откуда же такая уверенность?

– Накануне своей смерти, словно предчувствуя ее неизбежность, отец мой, хотя я и не желал говорить с ним на эту тему, объявил мне о том, что он был намерен сделать. Или скорее, что он уже сделал.

– Мне известна эта история с завещанием.

– Она вам известна?

– Да, по крайней мере в том виде, в каком вы мне ее представили. Маркиз составил собственноручное завещание, которое хотел вручить господину Барратто. Но до того, как он передал завещание нотариусу, или после того, как он его вручил – этот очень важный факт так и остался невыясненным – у маркиза случился апоплексический удар. Не так ли?

– Так, кузен… Кроме одной детали.

– Одной детали? Какой же?

– Той, что для большей безопасности маркиз составил не одно, а два завещания.

– Что? Два завещания?

– Две копии, кузен. Да, две копии завещания.

– В котором он передавал вам свое имя и все состояние?

– Точно так!

– Какая жалость, что ни один экземпляр этого завещания так и не был найден!

– Да, это весьма прискорбно.

– Значит, маркиз забыл сказать вам, где это завещание находилось?

– Один экземпляр должен быть вручен нотариусу, а второй – мне.

– И что же?..

– А то, что маркиз запер его в секретный ящик одного из столов, который находился в его спальне.

– Но, – произнес Лоредан, пристально взглянув на Сальватора, – я полагал, что вы не знали, где именно был спрятан этот ценный документ?

– Тогда не знал.

– А теперь?..

– Теперь знаю, – ответил Сальватор.

– Вот как! – произнес Лоредан. – Расскажите-ка! Это становится интересным!

– Извините, но не хотелось ли вам услышать сначала о том, каким образом я остался в живых, хотя все считают, что я умер? Давайте все по порядку: так будет понятнее и интереснее.

– Давайте по порядку, дорогой кузен, давайте по порядку… Итак, я вас слушаю.

И, приготовившись слушать рассказ Сальватора, граф де Вальженез уселся с такой беззаботной элегантностью, с какой позволяли ему обстоятельства.

Сальватор начал рассказ.

– Оставим в стороне, дорогой кузен, – сказал он, – эту историю с завещаниями, в которой для вас многое неясно и к которой мы еще вернемся позднее, чтобы разобраться втом, что осталось непонятным. И давайте, если хотите, вернемся к истории моей жизни в тот самый момент, когда ваша уважаемая семья, снизошедшая до того, чтобы относиться ко мне, как к родственнику, и даже в какой-то момент пожелавшая, чтобы я женился на мадемуазель Сюзанне, стала смотреть на меня, как на чужака, и выдворила меня из особняка на улице Бак.

Лоредан кивнул в знак согласия с тем, чтобы начать историю с того самого времени.

– Вы не можете отрицать, дорогой кузен, – продолжал Сальватор, – что я покорно подчинился этому изгнанию.

– Это так, – произнес Лоредан. – Но вряд ли бы вы поступили таким же образом, будь это завещание найдено, правда?

– Вероятно, не так, я это допускаю, – сказал Сальватор. – Человек слаб, и когда он вынужден из жизни в роскоши переходить к жизни в нищете, он колеблется, словно шахтер, которому предстоит впервые спуститься в шахту… Хотя именно на дне шахты зачастую лежит нетронутый минерал, чистое золото!

– Дорогой кузен, с такими взглядами на жизнь человек никогда не будет беден.