Салават Юлаев

- Набрехали, собаки?! Пошто про башкирцев брехали?!

Казаки потупились.

- А как же ты мог, богатыр, судью моего войскового связать? - строго спросил Пугачев, указав на связанного Творогова.

- Судья ведь изменку делал. Пушки домой таскал, на Яик бежал.

- Проходной бумаги не кажет, ваше величество, а пушки тащит - на Яик собрался, и с бабой... Народ повязал его, государь, - сказал воротный казак, пришедший вместе с башкирами.

- Стало, будем судью, судить за измену, - заключил Пугачев.

Творогов упал на колени.

- Смилуйся, государь-надежда! С пьяных глаз я. И сам-то не помню, что было! Совсем одурел от винища. Очнулся - глядь, связан!..

- Так, стало, ты пушки пьяным из Берды волок? - нахмурясь, спросил Пугачев. - Ведь как же так можно, Иваныч? Мы с тобой на войне. Я указ пишу, что за пьянство казнить, а ты, войсковой судья, пьяным-пьян, да и душки из крепости тащишь?!

- Смилуйся, государь-надежа! - плаксиво повторил Творогов и ударил земным поклоном под ноги Пугачеву.

- Сказываешь, Андрей Афанасьич, ты генерала Кара побил? - обратился вдруг Пугачев к Овчинникову, словно забыл, что в ногах у него валяется Творогов.

- Оконфузили мы генерала, - усмехнулся Овчинников. - Офицеров и гренадер в плен забрали, а сам генерал лататы! С Хлопушей вдвоем одолели его.

- А что ж вы его живьем не тащили сюда?

- Да, вишь, государь, картузов не хватило. А без пороху что за баталия! - ответил Овчинников.

- Ну, коль так, спасибо, полковник. Утешил меня. Стало, Хлопуша жив, не побит? - спросил Пугачев.

- Хлопуша в заводы пошел - пушки лить, государь.

- И тут набрехали! - значительно произнес Пугачев, взглянув в сторону атаманов военной коллегии.

И снова потупились казаки.

Пугачев всех обвел живым и веселым взглядом.

- Для радости о разбитии Кара вставай-ка, Иваныч, милую. Да боле хмельного не брать до указа, - произнес он.

Давилин, встав на одно колено, привычно подставил Пугачеву руку в желтой перчатке.

Пугачев торжественно положил на нее свою тяжелую кисть. Творогов подполз на коленках и поцеловал руку Пугачева.

- Развяжите судью войскового, - велел Пугачев.

Он словно нашел вдруг предлог освободиться от всех.

- Тебя, Иван Чика, за верность и смелость прощаю я в том, что промахнулся ты с Корфом, - добавил Пугачев.

Чика поцеловал его руку.

- И вы... военной коллегии... брехуны, идите все... до утра... заключил Емельян. - Салавату-батыру тайный наш ауденц дадим...

Казаки растерянно переглянулись. Коновалов подошел к руке Пугачева и тяжело склонился.

Овчинников и Почиталин один за другим поцеловали руку Пугачева.

- Падаль вон из избы! - скомандовал Пугачев, кивнув на прикрытый тулупом труп.

Горшков и Давилин подняли тело Лысова и понесли к выходу.

Пугачев устало приподнял потускневшие глаза, глубоко вдохнул воздух, словно хотел что-то крикнуть, и вдруг, со вздохом, без слов, тихо махнул рукой.

Салават остался один с Пугачевым.

Потрескивая, мигали длинные коптящие пламешки двух свечей. Пугачев сидел в кресле, тяжело дыша, потупив глаза в дорогую скатерть и положив на стол широкие локти. Желтый огонь тусклым блеском отсвечивал в золотой бумаге, которой были обклеены стены горницы.

Трушка стоял, прижавшись к стене, затаясь, стараясь не дышать. Двойственность отца его раскрылась перед ним со всей полнотой, и, сбитый с толку, напуганный только что происшедшим, он исподлобья рассматривал на стене за спиной отца две одинаковые тени его взлохмаченной головы. Две тени, словно одна - тень головы царя, другая - голова казака Емельяна.

Салават глядел в лицо Пугачева, стараясь прочесть на нем, можно ли верить этому человеку, тайну которого он услыхал случайно, подойдя с Овчинниковым под окно "дворца", но не посмев идти дальше, когда до них донеслись возбужденные голоса из горницы... Можно ли верить этому человеку? И вся только что происшедшая сцена встала перед взором Салавата...

"Смелый он! - оценил Салават. - Ишь, сколько их было - и всех сломил..."

Сочувствие Салавата обратилось сразу на сторону того, кто был окружен целой сворой врагов и не сдался... Овчинников кинулся в избу, когда грянул выстрел, чтобы помешать расправе над самозванцем толпы заговорщиков. Салават шагнул следом за ним с замиранием сердца, но увидал, что Пугачев справился без посторонней помощи, и оттого еще больше почувствовал к нему уважение.

Салават в удивлении глядел на помрачневшего и опустившегося "царя". Юноше Салавату была непонятна усталость после победы, упадок сил, безразличие, которые иногда одолевают зрелого и уже утомленного жизнью человека. В нем самом победа вызывала всегда лишь больший подъем сил, веру в себя, в свою правоту и укрепляла упорство... Для Салавата было непостижимо, чтобы такой герой, смелый, решительный человек, вдруг обессилел, когда уже все враги ему подчинились и целовали его руку, только что покаравшую их вожака.

Трушка вышел из оцепенения. Только теперь ощутив, что опасности больше нет, он вдруг с лязгом вложил в ножны саблю и, приподнявшись на цыпочки, потянулся повесить ее на место. Емельян оглянулся на него и ласково усмехнулся.