- Голова моя с плеч! Чем грозить?! Все в вашей воле ходим! - нахально сказал Лысов. - Да что тебе за корысть, государь-надежа, от казачонка?!
- Пустили бы, - поддержал Кожевников. - Сами бы его проводили, надежного человека пошлем.
Казаки наступали со всех сторон. Пугачев удивился. О большом деле, о снятии с Оренбурга осады, они не спорили, а о Трушке вдруг завели спор, словно то был большой военный вопрос... Пугачев поглядел на них. Они напоминали ему стаю волков, окружившую однажды его в пустой, безлюдной степи... Их было одиннадцать штук, и он справился с ними, а этих меньше десятка... "Ужель не справлюсь?" - подумал он про себя.
- Чем в вашем стаде Трушку держать - и пустил бы, рад бы, - сказал Пугачев. - Да боюсь. Любовь я ему оказал, а вы злы: кого люблю, на того у вас зубы...
- Напраслину говоришь, государь-надежа! Кто тебе люб, того мы все любим, - возразил Коновалов с поклоном.
- Сержанта Кармицкого вы полюбили, да с камнем и в воду! - прямо сказал Пугачев. - Я вам про то смолчал. А Лизу, Лизу Харлову за что убили?
- Что комендантская дочка на ласку к дворянам тебя склоняла, вступился Лысов.
Пугачев шагнул на него. Всегда растрепанный, вызывающий, Лысов был особенно дерзок сегодня.
- Врешь! Не за то! Любовь мою к ней увидали!.. - выкрикнул Пугачев, брызжа слюной Лысову в лицо.
- Что ты, надежа! Да ты оженись{263}. Гляди, как мы все государыню новую станем любить, - сладенько сказал старик Почиталин, льстиво и вкрадчиво кланяясь.
- Слыхал и про то! - оборвал его Пугачев. - С царем породниться хотите. Невесту смотрите из своих... Ан я женат! Не татарин - в двубрачье вступать!.. И Трушка вам оттого противен, что про семью свою лучше с ним помню... Не уступлю!
- Воля царская! - заметил Кожевников.
- Во-оля, во-оля! - передразнил Пугачев. - Ванька Зарубин пьян пролежал и войско впустил в Оренбурх. Проспал... Повесить за то! Да ваш он, ваш, ваш, собака!.. Вот воля моя!.. - в исступлении рычал Пугачев.
Чика Зарубин, испуганный, побледнел. Он понимал лучше Пугачева, в чем дело: он знал, что коллегия пришла к Пугачеву с торгом, что дело было вовсе не в Трушке, а в том, чтобы противопоставить свою уступку уступке со стороны "царя" и порешить дело миром. Если Пугачев станет настаивать на оставлении Трушки - сдать ему эту позицию, выиграв стратегический ход и добившись его согласия на снятие с Оренбурга осады и отступление на Яик.
- Помилуй, надежа-царь, с кем не бывает, что пьян! - взмолился Чика Зарубин.
- Время для пьянства знай! - неумолимо сказал Пугачев. - За такое вешать!
- Эдак нас всех повесишь! - неожиданно для Чики вступился Лысов. Он тоже не стал бы бороться против Пугачева за Чику Зарубина, но Чика, как и Овчинников, спорил с казаками об уходе на Яик... Надо было ему доказать, что казацкие интересы едины, что Чике ради спасения шкуры надо держаться вместе со всеми, да к тому же следовало одернуть и своевольного Пугачева, который почувствовал себя вправду царем.
- Ты, государь, казаков не трожь! - поддержал Кожевников.
- Ты казаками силен, помни! - сказал старик Почиталин.
Они все снова пошли в наступление, ощерились:
- Мы на горбах тебя носим, да ты же и чванишься! - выкрикнул первый Лысов, перестав притворяться и разыгрывать верноподданного.
- Чем ты был?! Ведь на Яик пришел - и рубахи не было в бане сменить, подтвердил Кожевников.
- Голяк! - заговорили все разом, кроме Чики и младшего Почиталина, стоявших с опущенными головами.
- Голяк голяком! Тебе что терять? Всей скотины - блоха на аркане да вошь на цепи, а у нас, вишь, дворы, деньжонки...
- Был голяк, да себе хозяин, не крепостной, - дрогнувшим голосом сказал Пугачев. - А теперь вы меня...
- Да что тебе надо?! - нетерпеливо перебил его Лысов. - Сладко кушай да мягко спи, принимай земные поклоны да ручку жалуй для целованья.
Пугачев усмехнулся.
- А вы будете войском владеть?! - спросил он. - Пустая башка! Мыслишь, что для того я встал, чтобы жрать, да жиреть, да спать на пуху?! Пень ты гнилой! Я всему народу добра хочу, об народе пекусь, а вы для себя - все за пазуху, все за пазуху. Живодавы, воры!..
- Ну, ну, потише!.. Ты!.. Ваше величество! - резко остановил Лысов, отступая.
Для Лысова, как и для всех окружающих казаков, в этот час Пугачев перестал быть царем. Отношения обнажились... Это была борьба двух столкнувшихся воль - кто кого сломит...
Пугачев тоже понял, что уступи он сейчас - и его окончательно подчинят.
"Яицка сволочь! Где вам против донского орла! - подумал Пугачев. - У нас на Дону Степан Разин - почетное имя, а тут у них будто брань какая!.. Со Степаном не шли, а тут..."