Салават Юлаев

- А я не пужливый. Не боюсь не только богатых, а в аду и чертей рогатых!

- Молчи! - в угоду начальству прикрикнул солдат.

- А ты меня не учи. Я и сам ученый, на семи кирпичах точеный!

- А ну-ка, ближе сюды, "ученый"! Ответ веди по-ученому. Как зовут? грозно спросил асессор.

- Зовут-то, барин, зовуткой, а кличут уткой!

- Дерзок, холоп, самозванцев лазутчик! Небось плетьми я тебя смирю, проворчал Богданов.

Солдат положил перед асессором бумагу, исписанную татарским письмом.

- Что за грамота? - спросил тот.

- У лазутчика выняли, вашскобродь! - отрапортовал солдат.

- Что за бумага? - обратился Богданов к пленнику.

- Писано не при мне, ваша милость, вишь, по-татарски, а я и по-русски-то - прости господи!..

- Отколь же она у тебя?

- На дороге нашел.

В допрос ввязался поручик:

- За язык повешу, собака, нечистый дух! Отвечай по делу - пошто при тебе бумага?

- Табачку завернуть приберег. Кабы знал, что беда за нее мне придет, да будь она проклята вместе и с табаком!

- А подпис чей? Чья печать? - строго спросил поручик.

- Не могу разуметь, баринок голубчик! Неграмотен, ваше красивое благородьечко! - сменив тон, захныкал испуганный мужичонка.

- Кажи-ка сюды, господин поручик, что там за печать, - обратился Богданов. Он осмотрел бумагу и вдруг отшатнулся, будто от ядовитой змеи. "Петр"?! - воскликнул он. - Кто же будет сей Петр? И как под татарским письмом вдруг подпис латинский? Отколе?! - взревел Богданов. Он вскочил, схватил мужичонку за горло и крепко его встряхнул. - Отколь взял бумагу, собака?!

- Истинно на дороге, барин. Вот сдохнуть на месте!

- Врешь! На месте не сдохнешь! Велю на куски тебя резать. Уши, нос, когти из пальцев повырву, по едину суставчику пальцы велю отсекать, глаза тебе выколю, а язык напоследок оставлю... Где взял?

- Кабы руки не связаны, я бы перекрестился. Вот истинный...

Поручик ударил пленника по лицу, опрокинул на пол. Тот стукнулся головой.

За окном в это время опять раздалась громкая песня.

- Лейкин! Опять завыли там дьяволы! - гаркнул Богданов.

Писарь выскочил вон.

Салават почувствовал, что на пятый-шестой день пути между ним и его отрядом встала каменная стена молчания и тайны. От него что-то скрывали, и он не мог понять - что. Он хотел разведать через Кинзю, но прямодушный толстяк удивленно хлопал глазами.

- Тебя все любят. Что от тебя скрывать?..

- Эх, Кинзя! Видно, в от тебя скрывают! - вздохнул Салават.

Он пытался заговорить осторожно с другими воинами своего отряда, но его сторонились.

На остановках для ночлега Салават замечал у костров шепот и оживленные споры между людьми, но как только он сам пытался присесть у костра и вступить в разговор, все умолкали.

"Догадались! Боятся, что я уведу к царю и завлеку всех в бунт!" - решил он про себя.

Он стал опасаться удара в спину, предательского убийства, тревожно спал, во сне держал руку на рукояти кинжала и просыпался от шороха.

Однако, несмотря на все опасения, он решил не сдаваться и довести задуманное до конца - привести свой отряд к царю.

На десятый - одиннадцатый день пути, когда уже ехали берегом Белой, остановились ночевать в лесу.

Салават проснулся от холода на рассвете. Осеннее утро покрыло инеем шапку и край овчинного ворота, не хотелось вылезать из тепла и шевелиться. Он лежал неподвижно.

- Связать его... Продался русским! - услышал он тихий шепот, заглушенный шумом ветра в деревьях и шорохом облетающих листьев.

Салават не мог понять, чей это голос, и остался недвижным.

Это были слова Бухаира. Но в отряде не было никого из явных друзей писаря. Кто мог сказать?!

- Погоди еще день-другой. Минуем Стерлитамак да тогда и расспросим его. Не дадим нас продать, как баранов...

Рядом с Салаватом, сопя и кряхтя, заворочался Кинзя.

- Тсс-с! - пролетел свист, и оба голоса смолкли.

Салават поднял голову.

В сумерках коша чернели люди. Здесь спало кругом человек пятнадцать. Кто-то из них не спал, притворялся, но кто - Салават не мог разобрать.

Отряд тронулся дальше.

В этот день достигли они Стерлитамакской пристани, где должны были явиться к Богданову.

Салават подумал, что здесь тайные враги могут выдать его начальству; начальник схватит его и будет пытать. Чтобы казаться и быть беззаботней, при въезде в селение он запел песню...

Улица Стерлитамакской пристани, несмотря на вечерний час, кишела людьми. Составленные в козла пики, возы с задранными оглоблями, высокомерные верблюды, множество разноплеменного народа, с луками, стрелами и кинжалами у поясов, привязанные у заборов заседланные кони с торбами, подвязанными к мордам...

Салават понял, что здесь собрались отряды башкир, тептярей, мещеряков и черемис, созванных с разных сторон по указу царицы.

Приземистый, крепкий тептярь в старшинской одежде указал Салавату дом, в который ему надлежало явиться.

Оставив отряд у ворот, Салават вошел в дом и подал солдату бумагу.

Солдат скрылся в доме и, выйдя, позвал его за собой.

Его ввели в канцелярию.

Двое солдат, офицер и перед ними связанный мужичонка...

Салават не верил глазам - его Семка стоял перед офицерским столом... Взгляд его бегло скользнул по вошедшему Салавату, и он опустил глаза.