Салават Юлаев

В эти дни возвратился в Уфу переводчик Третьяков. Он привез двести показаний из разных волостей и аулов против Салавата. На основании этих показаний Тайная экспедиция определила бить Салавата кнутом в семи местах по двадцати пяти ударов{491}.

Этот жестокий приговор обрекал Салавата на смерть.

По двадцать пять ударов кнутом палача в семи местах - это было сто семьдесят пять ударов кнута. Кто может вынести эти удары? После старинных восстаний башкир многих наказывали кнутами, и во многих башкирских родах сохранились предания о гибели дедов под кнутом палача. Некоторые палачи стяжали себе известность тем, что десятого их удара кнутом не мог пережить никто... Но приговор предусматривал бить Салавата кнутом в деревне Юлаевой, где он пожег и побил братьев Абтраковых, в Симском заводе, в деревне Лок, где в сражении с гусарами Михельсона оказал Салават отвагу и стойкость, в Красноуфимске, Кунгуре, в Осе и невдалеке от Ельдяцкой крепости, где происходило сражение с полковником Рылеевым. Чтобы выполнить этот приговор, палачи должны были бить его так, чтобы доставить живым и в последнее место назначенной казни... А, впрочем, кто спросит с них, с палачей, если он умрет под кнутом прежде полного исполнения приговора?! Зато он увидит Урал, еще раз увидит горы, увидит родную свою Юрузень, вдохнет запах горного ветра, услышит клекот орлов, ржание табунов и блеяние стад... Близкие люди будут вокруг него, и слезы башкирских женщин облегчат его муки. Он будет мужествен, вынесет все, собрав волю. Он не покажет врагам слабости, и те, кто увидят его страдания, расскажут о нем своим детям и внукам, а певцы сложат песни о Салавате, и долго будут жить эти песни, будут жить, пока будет жить сам башкирский народ... Может быть, чья-нибудь близкая дружеская рука принесет ему чашку кумыса, и молитва правоверных за душу его прозвучит при его смерти!..

Последняя ночь в магистратском каземате в этих мыслях прошла для Салавата бессонной.

При ясном рассвете вывели его на магистратский двор, посадили на телегу в ножной колодке, с руками, закованными в тяжелые цепи. Конный конвой живым кольцом окружил телегу, и его повезли...

Был яркий июньский день, цвели липы, травы дышали медом. После сырости каземата палящее солнце только ласкало. По сторонам дороги пестрели цветы. Навстречу Салавату тянулись в Уфу на базар вереницы крестьянских телег, шли пешие с корзинками яиц и ранних ягод.

Конвой Салавата кричал на встречных, и встречные в страхе поспешно сторонились с дороги, освобождая путь для солдат. За облаком пыли, которую поднимали солдатские лошади, Салават не мог разглядеть в подробностях лиц. Он только смутно угадывал очертания людей в знакомых башкирских одеждах...

Дорожная раскаленная солнцем пыль! Даже она была отрадой. Запах пыли напоминал Салавату те времена, когда тысячи воинов мчались за ним, послушные его зову.

Народ не знал и не ждал, что его, прославленного и любимого всеми батыра, судьба ведет снова в родные края. Если бы знал народ!..

Но солдаты остановились кормить лошадей в стороне от селений и от кочевий, на берегу реки, где не было никого из башкир.

И тут Салават увидал палача, подпоясанного толстым сыромятным кнутом. Солдаты брезговали есть с палачом. Он сидел с двумя помощниками в стороне от всех, у отдельного костра.

Переводчик Третьяков подошел к Салавату.

- Ничего, ничего, не забьют! - сказал он. - А может, все к лучшему будет, как знать!..

Третьяков протянул Салавату миску с едой, подал ему ложку и кус хлеба.

"Как знать... Может, к лучшему..." - продолжало звучать в ушах Салавата его бодрящее слово.

...Салават лежал в каземате под магистратом. Он лежал на животе, потому что на спину не мог лечь - она была сплошным куском рваного мяса и кожи.

Двадцать пять ударов кнута упало на широкую могучую спину батыра. Сыромятная кожа кнута рвала и терзала тело. Удары сотрясали все существо... Но переводчик сказал Салавату, что палач его бил "с береженном". Обреченный должен был вынести все сто семьдесят пять ударов...

Теперь его положили отлеживаться в тюрьме, чтобы через несколько дней снова поставить на муку. Его хорошо кормили. Каждый день приносили жирное мясо, давали кумыс. Третьяков принес какую-то мазь для заживления ран, а она облегчила страдания Салавата.

- Отец твой покрепче тебя, - сказал Третьяков Салавату, - сорок пять кнутов получил, а бодрится... Богу молится все - знать, бог ему помогает.

Как только выходил Третьяков, так Салавата охватывало забытье. Какие-то шумные сны, с битвами, со множеством воинов, роились в его воображении, то детские игры, то скачки... И всюду Урал...

Да, он вдохнул его ветер - ветер Урала, он увидал еще раз родную деревню, услышал родную речь...

В первый раз его били в Юлаевой деревне. Люди разъехались на кочевки. Солдаты хотели согнать башкир к его казни "для поученья", но не могли разыскать кочевок в лесах в степях. Они похватали проезжих людей по дорогам, пригнали русских людей из Муратовки. Все стояли мрачною молчаливой кучкой. Салават видел их лица; в них было сочувствие к нему и вражда к палачам...