Сад утрат и надежд

Шло их восьмое лето в Соловьином Доме. Нед уже несколько раз пытался написать обоих детей, но результаты получались слишком неубедительными, что-то такое, что мог бы написать Джон Милле к восторгу своих поклонников, но что Неду никак не удавалось. «Дух времени» с широкой панорамой Стрэнда и «Муж и жена», триптих современной свадьбы, написанный в церкви Мэрилебон, принесли ему широкую известность и богатство. Он рисовал детей для себя и Лидди, но не писал картин с ними. «Жена художника…» была последней картиной, где он изобразил собственную семью. Ему все больше хотелось поднять мостик, чтобы сохранить в неприкосновенности свою личную жизнь.

Лидди соглашалась с этим. Она занималась хозяйством, стряпала, штопала, шила, возилась в саду, выполняя большую часть работ сама. Больше всего она занималась детьми, учила их считать, завязывать шнурки на ботиночках, показывала птиц и цветы, и все это необычайно терпеливо. Неду оставалось лишь удивляться ее неизвестно откуда взявшемуся умению: в те дни вошло в моду «естественное» материнство, но в гостиных многих других провинциальных семей сразу было видно по ухоженному виду детей, что они жили в детской на попечении няньки. Лидди нравилось возиться с детьми, она предпочитала их обществу взрослых. Она приспосабливалась к их ритму, ходила в их темпе, смотрела на мир глазами Элайзы и Джона. Нед знал за собой, что он слишком подвижный и нетерпеливый, он хотел, чтобы они понимали, как им повезло жить в таком роскошном месте; дети быстро уставали от него. Зато мать ничего не требовала от них, и они любили ее.

Лидди уговорила овощи расти на каменистой кислой почве. Она украшала детскую одежду затейливыми сборками и отделкой. Она, казалось, находила деньги в воздухе, так экономно вела хозяйство, что поразился бы сам мистер Гладстон. Она преобразила сад, который они, когда приехали, окрестили Зарослями, и сделала из него настоящий рай земной, где цветы буквально круглый год создавали разные красочные пятна. Она даже сама похоронила Офелию, умершую через два года после их приезда от болезни. Нед смотрел, как она рыла могилку, методично отбрасывая мерзлую землю, положила в мешок маленькое серое с коричневым тельце и осторожно положила его в ямку, не пролив ни слезинки. От его помощи она отказалась.

– Спасибо, я достаточно насмотрелась из окна Пертви на могильщиков и знаю, что надо делать. Она была моей собакой, и я должна сама ее похоронить.

Впрочем, он не удивлялся, что у нее все получалось: всю жизнь она стремилась держать все под контролем. Но она рассмеялась, когда однажды он сказал ей об этом.

– Дорогой мой Нед, я мечтала писать и быть свободной. Гулять и нюхать цветы. Я никогда не мечтала нашивать рюши на фартучки, хоть теперь и занимаюсь этим большую часть времени. – Она встала, подошла к нему, сунула руки в его карманы и потянулась к нему для поцелуя. – Но ты прав. Я хотела, чтобы у меня был уютный дом. Ты тоже. Пусть эти дети меняют мир, а я не собираюсь это делать.

Через восемнадцать месяцев после их переезда родился Джон, и в том же году Нед продал картину «Дух времени», а «Первый год» с улыбающейся Элайзой, окруженной хаосом из игрушек, была продана на следующее лето после Летней выставки Королевской Академии. В их семье появились деньги, и они наняли прислугу. Лидди нашла в деревне Годстоу экономку по имени Зиппора, кузину Ханны, приятную, разумную женщину, отца которой когда-то крестил преподобный Миртл, дед Лидди. Еще у них появилась служанка Димфна из графства Корк и садовник Дарлинг, древний, как холмы, подвижный, как малыш Джон, и знавший все, что только можно было знать, про глинистые почвы и пригодные для них растения. Няньки у них не было.

Их жизнь текла изо дня в день очень просто. В те первые годы они не нуждались в компании, они были счастливы в обществе друг друга. К тому же Нед всегда работал, а у Лидди тоже хватало дел. Каждый день приносил новую радость: когда Джон сказал «дельфин», когда они за день до жатвы нашли соню, спавшую на пшеничном поле. Расцвели первые розы, посаженные ими. В Голубятне сделали стеклянную крышу. Полуночная месса, певцы рождественских гимнов возле их дома в канун Рождества… все новые и новые приятности каждый день, неделю, год… время катилось своим чередом, все быстрее и быстрее… Конечно, бывали у них и гости: милая, веселая Ханна, когда ее отпускали в Хайгейте; дети обожали тетю Мэри, она часами читала им сказки из «Тысячи и одной ночи», и тогда детская наверху дома – Птичье Гнездо – исчезала, а вместо нее возникал пышный дворец в пустыне, разбойничья пещера и мудрый маг. Бывал у них дядя Люшес, лучший друг Неда; они с папой закрывались в Голубятне, курили сигары и беседовали до поздней ночи. Больше никто к ним не приезжал. Только они.