Сад утрат и надежд

– Он переводит с французского на английский скабрезные рассказы и журнальные сюжеты для какого-то издателя, и тот привозит их сюда. Они ужасные, Лидди. – Мэри с трудом подыскивала слова. – Платят ему очень мало – я не знаю, может, было бы еще хуже, если бы за них платили много, но я не думаю. Он читает их мне – и заставляет меня слушать. Он не знает никакого стыда… – Она закрыла лицо руками.

– Какой он грубый, какой жестокий. – Лидди покраснела от гнева. – Передай ему, чтобы он приехал к нам завтра. Если не приедет, тогда я напишу ему. Он никогда мне не отвечает, но я не отстану и добьюсь своего! Милая сестрица, с тобой нельзя так обращаться. Мы добьемся, чтобы он понял свою ошибку.

Мэри взглянула на сестру, смела с решетки потухшие угли и, открыв окно, высыпала золу на росшие под окном нарциссы. Лидди сильная, ее хрупкое тело держалось на стальном стержне, а Мэри впервые поняла, что сама она не такая.

– Когда он бывает хорошим – о, Лидди! Тогда он снова мой чудесный, любимый брат. Такие перемены меняют всю атмосферу в нашей маленькой квартире.

– Как вы вообще устроились?

– В приятном районе Парижа, недалеко от Аббатства. На Сите, в маленьком, прелестном дворике. – Мэри улыбнулась. – Знаешь, я плохая хозяйка, я так не люблю этим заниматься. Ах, лучше бы я была мужчиной, и кто-нибудь еще вел для меня хозяйство. Меня обсчитывают при покупке хлеба, мясо часто бывает плохое. Я покупаю не самые хорошие свечи и полотно не лучшего качества, потому что не умею требовать все это с продавцов. – Ее глаза наполнились слезами. – Ой, Лидди, я не знаю. На Благовещенье в Сите продавали сахарное печенье и голубей из теста, украшенных разноцветными сахарными полосками. Мальчик играл на аккордеоне, люди танцевали. Все очень мило. Я смотрела на это из окна, мне хотелось спуститься вниз и попросить печенье, одну или две штуки… Но я почти не говорю по-французски, пытаюсь научиться, но так мало вижусь с людьми. Глупо, но я ничего не могу с этим поделать. Я смотрела на эти красивые сцены за моим окном, так близко от меня. Но Пертви был пьян, и я не могла уйти… – Она опустила голову, но тут же решительно вскинула ее. – Хватит нам говорить о Пертви! Он утомляет меня, даже когда его нет рядом. Он забирает у меня всю энергию. Иногда я вспоминаю о наших планах, которые мы строили когда-то, и о маминых планах насчет нашего будущего – что ты станешь учительницей, а я буду изучать медицину. Ты помнишь?

– Да, помню, – тихо ответила Лидди.

– Но теперь я буду переживать за тебя. Когда у тебя срок? – спросила она, и Лидди вспыхнула и покраснела. – Может, я и старая дева, Лидди, но у меня есть глаза. Твоя фигура пополнела не из-за сладостей, которые тебе приносит Нед. У тебя будет ребенок, и довольно скоро, я угадала?

– Ой, – смущенно сказала Лидди и встала. – Я… я не знаю… я не была у доктора. Нед хочет позвать какого-то доктора по фамилии Трупп, а мне не хочется видеть человека с такой фамилией. И вот еще что. Я хотела поехать в город к старому доктору Форсайту, хоть мне сама мысль о…

– Да-да, я понимаю тебя. И что он сказал?

– Он не ответил на мои письма. Тогда я поехала к нему в Мэрилебон и слышала, как он сказал своей помощнице, чтобы меня не впускали. – Лидди оперлась о стену, и свет из окна подчеркнул ее увеличившийся живот. – Он лечил нас с детства, а тут даже не захотел меня видеть. Значит, вероятно, отец запретил всем своим знакомым общаться с нами. Как ты думаешь? Неужели Брайант до сих пор командует в доме?

– Не знаю, – спокойно ответила Мэри. – Мне даже думать о них не хочется до сих пор. И еще долго так будет.

– Когда-нибудь они получат по заслугам, не бойся, – сказала Лидди. – Нед не понимает, почему я иногда кричу во сне и не могу остановиться, даже проснувшись. Тот дом. Когда я вспоминаю ту комнату… – Она прижала руку к горлу. – Иногда я, например, слышу конское ржание и вспоминаю тех лошадей, что останавливались возле «Фляжки». Когда мне позволяли открыть ставни, я смотрела на них часами, голодная и замерзшая, навалившись на край подоконника так, что у меня болели ребра. Теперь я вздрагиваю, когда заржет лошадь, и мне становится плохо. Ну, ты меня понимаешь.

– Да… Ой, Лидди. Не мучай себя!

– Или тапиока. Если миссис Л. готовит тапиоку, мне приходится уходить из комнаты, потому что боюсь упасть в обморок. Мне бывает стыдно за себя – но я не могу объяснить ей причину. – Она засмеялась. – Разве она сможет меня понять?

– Конечно, нет. Я уверена, что это не поймет никто, даже Нед.

В очаге дымило и гасло полено.