Сад нераскрывшихся цветов

Впрочем, утомил меня брат столь же быстро, как и очаровал. Я его, видимо, тоже утомил: мальчик начал плакать, сжимая кулачки. Зато я почувствовал жуткое облегчение: неловкое молчание между мной и Джессикой наконец-то можно было прервать. Не то чтобы она совсем не нравилась мне -- хорошо, что хоть не такая, какая была в моей фантазии, -- просто я знал, что нам с ней не о чем говорить. Выйдя из комнаты, я утер со лба испарину и, накинув в прихожей куртку, отправился проветриться. Сперва я остановился на крыльце дома и вдумчиво направил взгляд за горизонт. Дом моего отца находился далековато от центра города, даже за чертой, я бы сказал. Поэтому все, что простиралось дальше: начинающая зеленеть равнина, вновь череда домишек, дорога, усыпанная гравием, и розовеющий закат, акварелью разлившийся по небу. "Хартвуд" был далеко от меня, а Дарси -- еще дальше: нас разделял Ла-Манш и тысячи миль. Локтями я уперся в перила и чуть свесился, пытаясь разглядеть больше просторов. Но внезапно вздрогнул: за спиной скрипнули доски. Рефлекторно я обернулся, обнаружив, что это тетя Розалин, и печально ей улыбнулся.

-- Здравствуй, грусть, -- по-французски произнесла она и с такой же светлой печалью улыбнулась мне в ответ. -- Хочешь пройтись? Тут тихо обычно. Как в твоем "Хартвуде", наверное.

-- В "Хартвуде" никогда тихо не бывает, -- возмутился я, застучав ногами по деревянным ступеням. -- Это же школа.

-- Ну, если я и училась в школе, то уже вовсе позабыла, как там что. Тебе нравится?

-- Нравится? -- переспросил я и действительно задумался. -- Сначала было немного странно. Я привык к Рочестеру, к автобусу и гренкам, которые Нора жарит по утрам. А там...

Тетя открыто взглянула на меня, медленно прохаживаясь рядом. Мы ступали вдоль дорожки, скрипя гравием. Я знал, что ей по-настоящему интересно слушать меня. Не то что Норе и Эду. Те действительно редко прислушивались к моим словам. Редко интересовались, что я читаю, что люблю, о чем мечтаю. "Да уж, простите, -- зачастую говорила мать своим знакомым, когда я внезапно выдавал что-то эдакое. -- Он у нас такой вот заумный. Нил наш..." И обычно в ее голосе я чувствовал больше смущения, чем гордости.

Я продолжил:

-- Там от кровати до кабинета идти минут пять. На завтрак целая куча всего. Еще там посложнее, чем в Рочестере. Ну, в плане учебы. Ребята тоже ничего, -- на последней фразе мой голос чуть потух.

-- С кем ты дружишь?

-- Много с кем. Лили помнишь? Я тебе о ней говорил осенью еще, когда звонил. Потом я подружился с Лео. Видела бы ты, какая она красивая. Блондинка. Строит из себя строгую, но у нее доброе сердце. Еще Гаррет. Мы были соседями. Его я тоже упоминал.

-- Да-да, -- мягко рассмеялась Роза. -- Тот, что жутко неаккуратный, но дружелюбный. А другой мальчик? Как там его... Аллен?

Я счастливо заулыбался, а потом поправил ее: "Арлен". Потрясающе, что она все помнит. И тут же поспешил поделиться впечатлениями о возлюбленном:

-- Он великолепный. Просто описать не могу. Представь -- высокий красивый парень, при этом потрясающе умный, острый на язык. От него без ума все девчонки в школе. Неудивительно, -- восхищенно лепетал я, закатывая глаза от удовольствия и оживленно жестикулируя.

Тетя тактично кивала мне, не перебивая.

-- ..такие цифры, -- восклицал я в порывах, -- что я даже не знаю их. А он решает сложнейшие примеры. И причем быстро, как будто это легко. А порой посмотрит так, что меня знобить начинает. Особенно когда злится. Он сейчас в Германии. По-немецки, кстати, говорит как самый настоящий герр.

-- Вы друзья? -- абсолютно невинно спросила меня собеседница. Я оказался немного обескуражен и смог лишь мелко закивать в знак согласия.

Вскоре мы решили повернуть назад, и всю оставшуюся прогулку я посвятил расспросам о жизни Розалин. Оказалось, что она приехала временно: хочет немного помочь брату с новорожденным. При этом пообещала, что никогда не скажет, что Джонни -- ее любимый племянник. И я растаял, греясь по-настоящему утопическим вечером. Но мое настроение, соответствующее тогдашнему цвету неба, быстро потемнело. Едва нога тети ступила на порог, она обернулась и с некой горечью произнесла:

-- Нил, будь разумнее.

Я не понял, что она имела в виду, и вопросительно изломил брови. А Роза добавила:

-- Ты даже о книгах никогда так не рассказывал. Не то что о людях. Не делай ошибок, о которых будешь жалеть.

Я взглянул на нее с застывшим в глазах ужасом и недоумением. Неужели поняла? А тетя тем временем махнула рукой в сторону входа:

-- Пойдем выпьем чаю. Ты, наверное, замерз.

***