Сад нераскрывшихся цветов

Я с интересом отправился в чащу книжных полок, в то время как Дарси последовал за мной. Сам он ничего не выбирал -- лишь наблюдал за тем, что делаю я. Мои пальцы бродили по корешкам, ощущая тепло великолепных историй. Передо мной были целые вселенные, и в любой момент я мог оказаться в любой из них. Естественно, выбирал я очень долго: доставал книги, делал пометки, раздумывал, ставил что-то на место. Все это время, как скучающий за шопингом муж, Дарси устало и равнодушно смотрел на меня. И, естественно, терпение его истончилось. Он встал, подошел ко мне вплотную и накрыл своим телом. Рукою я даже оперся на книжный стеллаж, боясь потерять равновесие. Все это было несколько неожиданно. Тут же за талию меня поддержали заботливые руки Арлена, но напор его на меня не снизился, напротив -- всем телом он заставил меня вжаться в стену, а затем, поймав мой подбородок пальцами, жадно и сладострастно приник к губам. С упоением я ответил на его поцелуй, но тут же попытался отстраниться. Весь я превратился в сплошное смущение:

-- Кто-нибудь увидит, -- гневно прошептал я, а затем ощутил, что ноги подкашиваются от возбуждения.

-- Я посмотрел, нет никого, -- с нетерпением произнес Дарси, вновь делая попытку поцеловать меня. Но я опять отстранился, пытаясь привести возлюбленного в чувства. Видимо, его это немного разозлило: следующий наш поцелуй начался с укуса моей губы, и был он настолько потрясающий, что в эти мгновения я не помнил о том, кто я. Внезапно мы услышали шаги и, в спешке оправившись, сделали вид, что все еще выбираем книги.

-- Что-то долго вы, ребята, -- меж стеллажей показалась Урсула. -- Я подумала, моя помощь все-таки нужна.

-- Нет-нет, -- замахал руками я. -- Просто спорим тут, -- в неловкости я ухватил первую попавшуюся книжку и взглянул на обложку. Мне повезло. -- Существовал ли Шекспир на самом деле или это была женщина, которая писала под таким псевдонимом.

-- Поменьше слушай Бронкса, -- с улыбкой покачала головой собеседница. -- Если что-то нужно, я здесь.

-- Конечно, -- нервно закивал головой я, а стоило Урсуле зашагать прочь, как оба мы перевели дыхание и лукаво заулыбались друг другу. И обоим в голову пришла мысль, что нужно возвращаться в общежитие.

Едва дверь в нашу комнату закрылась, Арлен припер меня к дверце шкафа. Клянусь, его тело было горячее, чем языки пламени. С яростным желанием, словно одержимые, мы целовались так, что, казалось, сейчас съедим друг друга. Затем губы Дарси скользнули вниз по моей шее, а его руки уже дразнили мой фаллос сквозь ткань брюк. Я издал едва слышный стон и выдохнул с дрожью. Все мои чувства обострились, а свет электрической лампы стал настолько ярким, что глаза невольно заслезились. Волна за волной меня накрывало жуткое желание, и без стыда я впивался пальцами в широкие плечи своего возлюбленного, когда он проник под резинку нижнего белья и рукою сжал мою плоть.

-- Арлен, -- хрипло произнес я, сотрясаясь от возбуждения.

-- Что? -- почти спокойно произнес он возле самого моего уха, а затем обхватил его мочку влажными губами. Нет, для меня это был предел -- в этот раз меня хватило меньше, чем на пять минут: как животное, пойманное в капкан, я простонал и эякулировал, запачкав спермой руки Дарси. Но того это не смутило, напротив -- с вожделением он облизал пальцы и усмехнулся. Затем произнес:

-- Когда придешь из душа -- мы продолжим.

Нет, воистину, физическая близость с человеком, которого любишь, -- высшее наслаждение.

Примечания:

 Здравствуй, грусть! (фр. Bonjour Tristesse) -- роман французской писательницы Франсуазы Саган.

Глава 25

-- Через десять минут собираю ответы. Сколько можно тянуть?

Голос учителя французского звучал где-то далеко. По крайней мере, так казалось мне, хотя сам мистер Голдман стоял всего в десяти шагах от моей парты. Лениво и с трудом я разлепил опухшие от творческих переживаний веки и взглядом встретился с Леоной. Та закатила глаза и покачала головой, тем самым показывая, что тест ей тоже дается со скрипом. Я тут же отвел глаза, приподнялся на локтях и вновь уставился в свой лист. Бесполезно. Все мои внутренние ресурсы были исчерпаны, и не могло хватить меня даже на короткую проверочную по нелюбимому французскому. Хотя дал бы Голдман ее недели три назад -- я написал бы все без колебаний. Причина была проста: в последние несколько дней я расклеился, как дешевые ботинки под дождем. Во мне хлюпала горечь, а через дыры сквозило отчаяние: все больше я убеждался, что мои планы на счастливое будущее летят в бездну. Я не умею писать. И никогда не умел. Именно поэтому до сих пор я ничего не сочинил, а не потому, что мое вдохновение еще не пришло. Мне не хватало не личных переживаний и опыта, чтобы создать по-настоящему хорошую историю, а таланта. И эта мысль прорастала сквозь мое тело, как корни, сжимала, давила и медленно убивала.