Саботаж

Затем мысли его обратились к Эдди Майо: ее подозрения прибавили операции «Баярд» риска. Флирт с ней в таких обстоятельствах едва ли возможен и, более того, едва ли будет выглядеть искренним. А положение Фалько будет ухудшаться с каждой минутой. Легенда Игнасио Гасана сохранит правдоподобие еще лишь несколько дней. А ведь предстоит решить и вторую задачу – картина Пикассо. Адмирал, давая ему инструкции, не назвал приоритеты. В Сан-Себастьяне объяснили – то и другое одинаково важно.

Он снова принялся незаметно наблюдать за автомобилем. В самом деле, можно ли сражаться на стольких фронтах – тут тебе и кагуляры майора Вердье, и коммунист Навахас, и другие красные агенты в Париже, и Лео Баярд с Эдди Майо, и Пикассо. Многовато, тем паче что время ограничено. Но более всего раздражала Фалько не возможная активность противника, а ее отсутствие. И потому он почти с облегчением воспринял появление этого подозрительного автомобиля. Хуже нет бездействия и черепашьего шага минутной стрелки. И наоборот – когда угроза становилась реальна, Фалько просто захлестывало счастье: подобный эффект он получал, запив глотком коньяка две таблетки кофе-аспирина. Он чувствовал себя древним воином, который идет под небесами, где нет богов, готов к бою и не нуждается ни в чем и ни в ком. Его изводило ожидание, необходимость бесконечно тасовать карты, не сдавая. Но именно поэтому, подумал он, нехорошо усмехнувшись, именно поэтому, когда наконец все карты будут сданы, он сметет их со стола одним взмахом руки; когда все начнет рушиться, кто-то очень дорого заплатит за мучительное ожидание и тягостную скуку этих дней – кто-то, но не он.

– Вам угодно такси, месье?

К нему почтительно приблизился клубный швейцар, дюжий усач в фуражке с серебряным позументом и в ливрее, напоминающей парадный адмиральский мундир.

– Нет, спасибо. Я еще постою здесь.

– Всегда к вашим услугам.

Фалько достал портсигар, где оставалось всего несколько штук, предложил швейцару закурить, и они завели разговор о том о сем – о квартале и клиентуре. Швейцар сообщил, что он русский эмигрант, бывший офицер царской армии: Фалько подумал, что других он в Париже не встречал еще ни разу, и каждая русская дама здесь тоже непременно оказывалась впавшей в ничтожество графиней. Фалько с удовольствием вел эту неспешную беседу, которая прерывалась время от времени, потому что швейцар должен был подгонять такси посетителям клуба.

– Как вас зовут? – спросил Фалько.

И сунул ему в карман бумажку в пятьдесят франков. Швейцар поблагодарил по-военному – взял под козырек и вытянулся:

– Юрий, месье, к вашим услугам. Юрий Скоблин.

– Рад познакомиться, Юрий. Когда закрывается клуб?

– Через двадцать минут.

– Спасибо. Вот что, Юрий, можете оказать мне одну услугу?

– Разумеется, месье.

– Последите вон за той машиной, только незаметно. – Фалько показал на автомобиль, стоявший в отдалении. – Если тронется или из нее кто-нибудь выйдет – дайте мне знать. Я буду в баре.

– Положитесь на меня.

– Ни к чему нам встречи с ревнивыми мужьями, верно?

Швейцар хохотнул в усы и снова вскинул ладонь к околышу:

– Святая правда.

Фалько вернулся в «Мовэз фий». Бегло полюбезничав с гардеробщицей, купил пачку «Крейвен» – его обычных сигарет не оказалось – и присел у стойки. Из большого зала доносился джазовый свинг, однако Мария Онитша свою программу завершила, а трубачу явно не хватало виртуозного мастерства Мелвина Хэмптона. Фалько заказал хупа-хупа – не такой, как в Саламанке, а настоящий, правильный, с чудесной водкой «Корчагин-Амбассадор», которую бармен, не скупясь, плеснул в миксер, – и, сидя на высоком табурете, остужал губы о холодный бокал, а сам тем временем разглядывал выходящих посетителей.

Он распечатывал пачку сигарет, намереваясь переложить их в портсигар, когда по стойке заскользила, приближаясь, чья-то тень. И Фалько, еще не успев вскинуть глаза, по запаху узнал, кто это. Ни от одной белой женщины так не пахнет, и дело тут не только в духах, тем более что – ему ли того не знать? – одинаковая эссенция на разной коже дает разный аромат. Этот вот, исходя от сбитого, сильного тела, вплетался в слабый запах корицы, пота и сигаретного дыма, оставшийся на черной коже великолепной женщины – это она недавно пела на эстраде, а теперь в элегантном кремовом костюме держала в длинных пальцах с отполированными ногтями серебряную сумочку и широко улыбалась Фалько с высоты примерно ста восьмидесяти пяти сантиметров.

– Давно не виделись, Хуан… – сказала она.

9. Черный янтарь и серая сталь

Усевшись на высокие табуреты в углу бара, они потягивали коктейли и покуривали. Бармен со своим помощником перетирали стаканы по другую сторону стойки. Музыка оборвалась, последние посетители тянулись к выходу. Смолкал гул голосов, и в клубе постепенно становилось тихо.

– Так вот это все и было, – сказала Мария.