Саботаж

Оркестрик смолк, и на эстраду вышла женщина. Танцевавшие остались на площадке в ожидании и предвкушении. Она была очень высока ростом, и казалось, от ее тела, затянутого в жемчужно-серое длинное платье с треугольным декольте, похожим на ножевой разрез, исходит какая-то завораживающая первобытная сила. В ушах блестели серебряные обручи серег. Было очевидно, что кровь, струящаяся под шелковистой темной кожей, ни единой каплей не принадлежит к белой расе. Курчавая голова, остриженная очень коротко, почти обритая, венчала длинную стройную шею, над чернейшими глазами изгибались тонкие дуги выщипанных бровей.

– Но ведь не только Лео, – после паузы произнесла Эдди.

Фалько прослушал, потому что засмотрелся на певицу, и Эдди это поняла. На эстраду вышел трубач – тоже чернокожий, в лиловом бархатном смокинге – и стал рядом. Он весь был – сплошные зубы, губы и глаза. Зализанные назад волосы с прямым пробором, тонкие, изящные, очень проворные руки. Прежде чем поднести мундштук к губам, он обменялся с певицей профессиональной улыбкой.

– Не только Лео, – повторила Эдди.

– Нет, конечно, – вновь включился Фалько. – Вы тоже вызываете у меня чрезвычайный интерес.

– Ложный вызов, – скаламбурила она. – Попала в Париж совсем юной. Потом вошла в мир высокой моды, потом появился мой друг Ман и все прочее. Поездила по свету, пожила, вот и все.

Негритянка под аккомпанемент трубача и джаза начала «Сент-Луисский блюз»[43], отлично справляясь без микрофона. Я ненавижу закат, пела она. Я ненавижу смотреть, как садится солнце.

I hate to see the evenin’ sun go down
Hate to see the evenin’ sun go down…

– А почему вы увлеклись этим жанром? – спросил Фалько.

Эдди пожала плечами – какая, мол, разница?

– Я, видите ли, не из тех, кого называют пуританами.

Она податливо вступила в кольцо его рук, и пара снова плавно заскользила в танце среди других пар.

– Вы никогда не будете спать со мной, Начо.

Фалько с большим хладнокровием заглянул ей в глаза, благо они придвинулись совсем близко:

– Да это и не входило в мои намерения.

– Знаю. Вы даже не обозначили их, в отличие от очень многих.

Певица продолжала чувственно и спокойно выпевать с легким акцентом слова блюза. Звук ее глубокого и красивого голоса отчего-то напоминал прикосновение горячего песка.

– Вы настоящий джентльмен, – продолжала Эдди.

В этой реплике сквозила ирония. Фалько принял ее бесстрастно.

– А вы – женщина необыкновенной притягательности и отлично об этом осведомлены, – сказал он с полнейшим спокойствием. – И не заметить это я не могу. Мне хорошо. Я рядом с вами. Я танцую с вами.

Она глядела на него задумчиво и ничего не отвечала. Фалько чуть пожал плечами:

– Понимаю… вы храните верность Лео. Такой человек достоин этого.

Под ладонью его правой руки чуть выгнулась и напряглась ее спина. Пальцы, лежавшие на левой, дрогнули и слегка сжались.

– Я не храню верность, – произнесла она живее, чем обычно. – По крайней мере, не всегда. Время от времени у меня бывают другие мужчины. И Лео это знает. И тоже иногда встречается с другими женщинами. Не о том речь.

– А о чем?

– Лео – хороший человек. И этого, наверно, достаточно, но он еще и честен… насколько позволяют обстоятельства.

– Я в этом убежден.

– И еще он отважен.

– И в этом я не сомневаюсь. И элегантен. Я слышал, что даже в Испании, совершая боевые вылеты, неизменно был при галстуке. Это правда?

Взгляд Эдди внезапно обрел пристальность.

– Что-то такое в вас… – сказала она. – Что-то странное. Темное.

– Не пугайте меня, ради бога.

– Вы знаете, что я говорю серьезно. И понимаете, о чем я.

– Ошибаетесь. Не понимаю.

Чернокожая певица завершила первый номер. Кое-кто из танцующих вернулся за столик, их место заняли другие. Эдди и Фалько стояли посреди площадки в ожидании. Баярд, делая вид, что внимательно слушает Кюссена, не сводил с них глаз. И вдруг послал им улыбку.

– Поездила по свету, пожила, – сказала она. – Поглядела людей, а теперь снимаю их.

– А какое отношение это имеет ко мне?

– Вы располагаете к себе, – сказала она, чуть замявшись. – И очень привлекательны. Ваша улыбка обезоруживает, и вы умеете ею пользоваться. Но такие глаза я видела раньше. У других мужчин и в других странах.

– И что же там, в глазах этих?

– Там жестокая шутливость.

Оркестр сыграл вступление к блюзу «A Good Man Is Hard to Find», трубач подхватил, и певица через несколько секунд начала. Густой глубокий голос произносил английские слова с едва заметным акцентом – смесью французского и немецкого:

My heart is sad and I’m all alone
My man’s treating me mean…[44]

Фалько хорошо знал этот голос и эту песню, лившуюся очень медленно под металлическое рыдание трубы. В последний раз он слышал Марию Онитшу меньше года назад, в берлинском «Блаунахте». И там ей тоже аккомпанировал Мелвин Хэмптон. Воспоминание теплой волной хлынуло в душу, и на миг он перестал понимать слова Эдди Майо.