С высоты птичьего полета

Профессор только что вернулся из убежища, решив, что бомбить перестали, как вдруг весь дом содрогнулся от мощного взрыва.

В момент, когда у Йозефа в ушах зазвенело от удара, его сначала отбросило к стене и швырнуло на пол. Он забрался под стол, пытаясь восстановить дыхание, и оглядел кухню, оценивая ущерб: деревянные ставни распахнуты настежь, а пол и столешницы усыпаны битым стеклом, задняя дверь дома безвольно висела на петлях, кастрюли и сковородки валялись на полу, выброшенные из шкафов.

Майкл. Ему нужно встать и проверить Майкла. Найдя в своем ноющем теле новые силы, он поспешил на чердак, пробираясь сквозь разбросанный на полу и лестнице мусор. Все в доме было перевернуто вверх дном. Поднявшись по лестнице на чердак, он подошел к двери и распахнул ее. В комнате были отчетливы видны последствия взрыва: повсюду валялись куски каменной кладки и штукатурки, стояла пыль, а куски дерева образовали мозаику из осколков на полу. К счастью, Майкл был в безопасном месте и выполз из-под укрепленной конструкции под карнизом, которую соорудил Йозеф.

В доме не было света, но горящее пламя с улицы освещало комнату в жуткой тишине.

– Как ты? – спросил Йозеф, помогая Майклу выбраться из укрытия. Майкл ответил кивком головы и отошел в дальний конец чердака, подальше от окна. Издалека до них доносился вой сирен скорой помощи и пожарных.

Внезапно над ними взорвалась еще одна бомба, фейерверком осветив комнату и мужчины снова припали к полу. Они лежали очень тихо, пока наконец пронзительно не завизжал сигнал отбоя воздушной тревоги, подтверждая окончание бомбардировки.

Пока Майкл, тяжело дыша, приходил в себя на кровати, Йозеф спустился вниз за свечами. Наверху все еще кружились столбы кирпичной пыли, и один конец чердака, там, где балка не выдержала и упала с потолка, накренился.

Они вместе оценивали ущерб, у Йозефа перехватило дыхание, когда он заметил сундук Сары. Дерево раскололось надвое, и сундук стоял открытым. Двое мужчин быстро оттащили его от осыпающихся стен и поставили у кровати Майкла, где было на так много мусора.

Сидя на кровати, Йозеф смотрел на сундук, его переполняли сильные эмоции. Не говоря ни слова, Майкл походил по чердаку, вытащил пустую коробку, принес ее Йозефу и сел рядом с ним на кровать.

– Можем что-то из этого спасти, – тихо сказал он. Йозеф кивнул и осторожно начал отделять дерево и медь от искореженной кучи, едва напоминавшей сундук. И хотя многие из ее нежных предметов были сломаны, фотографии сияющей Сары, лежавшие сверху, чудом остались невредимы.

Йозеф с любовью поднял фотографии и тщательно их вытер руками. Он осторожно положил их на кровать рядом с собой. Он наклонился к ящику и заметил, что футляр для скрипки был поврежден взрывом, но сама скрипка каким-то чудом оказалась цела. Он провел пальцами по дереву и струнам, наслаждаясь ее блестящей древесиной: воспоминания другой эпохи.

– Она любила играть на ней, – сообщил он Майклу, который, ощущая всю серьезность ситуации, молча кивнул в ответ. – В отличие от меня, она любила играть, – улыбнулся он. – Ей пришлось умолять отца разрешить ей играть на скрипке. Ее семья была полной противоположностью моей. В моей семье были творческие личности. А в ее – академики. Саре пришлось много уговаривать. В конце концов ее отец сдался и позволил ей играть, а позже ей удалось уговорить и меня. И хотя поначалу я нехотя взялся за пианино, ей так нравилась наша совместная игра, что я влюбился в ее энтузиазм. Один из счастливейших моментов в жизни – играть с ней на пианино.

Он благоговейно положил скрипку на кровать рядом с собой. Затем вытащил фату, стряхнув с нее кирпичную пыль. Поглаживая тонкую ткань, он распутал ее. Йозеф улыбнулся, вспоминая день их свадьбы, как гнался за Сарой по тюльпановому полю. Там же была ее одежда и туфли. И пачка писем.

Йозеф с любовью взял сверток, обернутый розовой бархатной лентой и положил его рядом со скрипкой:

– Осталась только горстка пыльных вещей, и все.

– Но с вами все еще ваша сила и великая способность любить. Только человек, который любил так глубоко и взаимно, может быть таким самоотверженным, каким вы были со мной. Это гораздо важнее, чем пыльные воспоминания, – искренне сказал Майкл.

Йозеф кивнул, не зная, что делать с похвалой друга. Он не видел в себе ничего особенного. Он так долго был сломлен, что даже сомневался в своей способности снова когда-нибудь полюбить. По крайней мере, он мог думать о хороших воспоминаниях с Сарой. На протяжении многих лет ему было трудно получить к ним доступ, когда этот последний день ее жизни был таким печальным и шокирующим. Он надеялся, что однажды ему удастся преобразовать это негативное воспоминание, войти в темный дверной проем и вспомнить только любовь, что была между ними.