С высоты птичьего полета

Каким-то образом Ингрид умудрилась провести остаток вечера, не выдав своего душевного смятения. Она так и не решилась рассказать Ви о том, что произошло: это казалось нереальным, слишком ужасным, чтобы признаться в этом вслух. Возможно, если не думать об этом, все это просто исчезнет само собой. Ингрид держалась рядом с Ви, а потом изобразила головную боль и попросила ее уйти пораньше. Страх не покидал ее, сообщая, что тело было травмировано гораздо глубже, чем боль и синяки, которые теперь зрели под ее кожей. Она благодарила Бога, что подполковника прервали, но все равно, ей было ужасно стыдно. Она чувствовала себя изнасилованной.

Пока она стояла одна, ожидая Ви с пальто, страх снова охватил ее, будто она все еще была заперта с ним в этой комнате. Она все еще ощущала его горячее тошнотворное дыхание на своем лице. Она все еще слышала ругательства в своих ушах. Она все еще чувствовала его руки на своем теле, разрывающую одежду, вцепившиеся в волосы. Ей потребовалось напрячь все силы, чтобы сосредоточиться на чем-то другом и заглушить крик, готовый вырваться из ее нутра. Она позволила утешить себя мыслями о Генрихе и грядущей послевоенной жизни, когда с улыбкой вела непринужденные разговоры.

Ви проводила ее до дома, она щебетала и ничего не замечала, пока Ингрид держала подругу за руку. Произошедшее всей силой накатывало на нее тошнотворными волнами, полностью парализуя. Вернувшись в безопасное пространство квартиры, она уже не могла сдержаться. Разразившись слезами, она упала на колени и зарыдала, прикрывая руками рот и заглушая вопли отчаяния. Меньше всего ей хотелось будить жениха.

Она поплелась в ванную, разделась, включила отопительный котел и прыгнула в ванную. Погрузившись в горячую воду, она дала слезам волю. Она яростно терла кожу ногтями с мылом до красноты и сидела в воде до тех пор, пока та не остыла. Потом завернулась в толстое белое полотенце и села на унитаз.

Все ее тело болело, ей было жалко себя. Хотелось, чтобы они с Генрихом сблизились. Чтобы отношения были такими, в которых она могла поделиться произошедшим. Но пока она размышляла над такой возможностью, реальность открыла ей глаза: Генрих не был таким человеком.

По ее щекам потекли новые слезы, и она задумалась, что ей нужно сделать, чтобы он снова ее полюбил. Если бы она только могла понять, в чем ее ошибка.

Когда слез не осталось, она выскользнула из ванной, надела ночную рубашку и, морщась от боли, медленно заковыляла в спальню. Она присела на краешек кровати, чтобы не беспокоить Генриха. Когда она осторожно откинула одеяло, он отвернулся от нее, постанывая во сне. Ей сильно хотелось обнять его или чтобы он обнял ее, но, если она разбудит его, он может рассердится. Поэтому вместо этого она засунула ноги под одеяло и, вжавшись в подушку, и погрузилась в беспокойный сон, когда ее измученное тело сдалось усталости.

Глава 34

Прошло два дня, с тех пор, как он обнаружил Майкла в переулке. Сидя на чердачном сундуке, Йозеф наблюдал как молодой человек тихонько ест суп, на краю кровати аккуратным пушистым клубком лежал Дантес. Йозеф, глубоко озабоченный, изучал своего друга, пока тот трудился над едой, его бледное лицо сильно осунулось и стало пепельно-серым. Изможденность выдавала не только суровость испытаний, но и их интенсивность, о которой он только намекнул Йозефу.

– Чувствуешь себя лучше? – вместо надежды в его голосе послышалась растущая тревога, хотя он очень старался ее скрыть.

Майкл пренебрежительно махнул рукой:

– Со мной все будет хорошо, – прохрипел он. Слова иссякли, его фразу прервал продолжительный и мучительный кашель.

Сердце Йозефа сжалось, надвигающийся страх одеялом окутал его тело. Он изо всех сил старался, чтобы лицо не выдало его опасений, но дрожь в голосе скрыть так и не получилось:

– Может быть, хочешь чаю?

Майкл замотал головой и закрыл глаза, хватая ртом воздух, казалось сам факт принятия еды утомлял его.

– Мне просто нужно отдохнуть, – устало сказал он, уронив голову на подушку. Ложка упала из его руки на кровать, и он погрузился в глубокий сон.

Йозеф забрал тарелку и ложку, услышал его хриплое дыхание и почувствовал исходящий от его тела жар. Он выпрямился, колеблясь, пытаясь решить, что делать. Всем своим существом он хотел сесть рядом и смотреть, как тот дышит, следить за любыми признаками ухудшения. С тяжелым сердцем он осознал, что пора идти на работу.

Нацисты в университете были бдительны, как никогда. Все необычное тщательно взвешивалось и изучалось. Они были одержимы паранойей, повсюду им мерещились заговоры и сопротивление. Он качал головой. Он подвергнет Майкла опасности, если они обыщут его дом. Он должен продолжать притворяться, что все хорошо, проживая свой день предсказуемо, вести себя также, как вел большую часть своей жизни.