С высоты птичьего полета

В лифте она чувствовала себя не так уверенно. Поднимаясь, она попыталась пригладить волосы и поправить одежду, зная, что Генрих обратит на это внимание. В глубине души она очень надеялась, что его еще не было дома и она сможет просто сразу отправиться в постель.

Но, когда она открыла дверь, то сразу ощутила его присутствие. Он сердито расхаживал по коридору. Без пиджака, с закатанными рукавами рубашки. В одной руке – стакан, в другой – сигарета.

– Наконец-то ты вернулась домой, – огрызнулся он. – Сделала большое одолжение.

Ингрид робко закрыла дверь и прислонилась к ней, чтобы не упасть, пока Генрих ее ругал.

– Как ты смеешь так позорить меня? Где ты была до сих пор?

Ингрид старалась говорить как можно трезвее:

– Я пропустила стаканчик с подругой, – и хотя она говорила уверенно, она уловила легкую невнятность в собственных словах.

– Какая еще подруга? – огрызнулся он, сверкая глазами.

– Девушка с работы. Ты ее знаешь, это Ви.

– А почему ты мне ничего не сказала?! – прокричал он ей в лицо.

– Не кричи на меня, Генрих! – выкрикнула она в ответ, немного осмелевшая от алкоголя, все еще пульсирующего по ее телу. – Ты пропадаешь каждую ночь! Не говоришь мне, где ты был! Я просто хотела выйти и немного повеселиться!

Казалось, ее откровенный ответ ошарашил его, но он продолжил свою тираду:

– Ты позоришь меня. Только посмотри на себя! Посмотри, как ты выглядишь! – Он с отвращением оглядел ее с головы до ног. – Волосы растрепаны, и взгляни на одежду. Лицо выглядит безобразно. Ты позоришь форму. Нельзя показываться в таком виде на улице.

Ингрид невольно устыдилась; опустив глаза, она разглядывала свою помятую одежду. Как ему удалось пристыдить ее? Она попыталась возразить, хотя ее голос и лишился уверенности:

– Мне все равно, что ты скажешь. Я хорошо провела вечер, и давно ни о чем не жалею.

– Ну, – грозно сказал он, – если ты собираешься оставаться со мной, то тебе придется научиться быть более осмотрительной. Например, докладывать мне, где ты и с кем. У нас тут важное дело. Понимаешь? Ты понимаешь, что мы находимся в разгаре войны? – с этими словами он зашагал прочь.

– И как же я могла позабыть? Одного, мы кажется уже потеряли.

Внезапно Генрих бросился к ней, схватил за плечи и стал трясти ее. Его агрессия ошеломила ее. Он никогда не вел себя так раньше.

– Не позорь меня! – крикнул он, его лицо оказалось совсем близко. – Поняла? Я не позволю себя опозорить!

Потрясенная насилием, в которую вылилась их ссора, Ингрид отступила.

– Хорошо. Прости меня, Генрих. Я не думала, что тебе будет стыдно. Это последнее, чего я хочу, – прошептала она, безысходно пытаясь справиться с подступающей паникой и желая вырваться из его крепкой хватки.

Ее слова, казалось, успокоили его. Он отпустил ее плечи и прошел в спальню, крикнув напоследок:

– Завтра ты будешь дома вовремя. Поняла? И ты никогда никуда не пойдешь без моего разрешения! – он захлопнул дверь.

– Да, – тихо прошептала она в закрывшуюся дверь, и направилась в ванную.

Ее охватила ярость. Как он смеет так с ней разговаривать? Разве они не помолвлены? Разве он не должен любить ее? Все должно быть совсем не так. У всех бывают взлеты и падения, напомнила себе Ингрид, смывая с лица макияж. И война так напрягает. У всех нервы на пределе. Он ведь не ударил бы ее, правда? Она вспомнила ярость в его глазах и то, как он держал ее. Ее плечи все еще болели там, где он ее держал. Нет-нет. Генрих любит ее, он совсем не такой человек.

Ингрид потребовалось время, чтобы прийти в себя и войти в спальню. Он лежал к ней спиной, когда она залезла под одеяло. Ее голова все еще кружилась от алкоголя и собственных мучительных эмоций. Она уставилась в потолок, ее охватила безысходность. Это была не та жизнь, которую она себе представляла. Она будет стараться изо всех сил, чтобы загладить свою вину перед Генрихом. Ингрид выключила свет и закрыла глаза, хотя погрузиться в сон ей удалось только под утро.

Глава 32

В последний день 1944 года Йозеф медленно шагал по обледенелому тротуару, свернул на на свою дорожку, и, размяв костяшки своих замерзших красных пальцев, вставил ключ в замок. Без предупреждения повалил снег. Вальсируя, он опускался в растущие сугробы. Легкие, пушистые хлопья сахарной ваты порхали на ветру, клубясь и кружась в своем танце вокруг кустов и зарослей в его крошечном саду, прежде, чем наконец приземлиться у корней.

Дантес терпеливо ждал его у двери. Но вместо радушного приема он взволнованно и громко мяукал, обращаясь к своему хозяину. Сняв мокрое пальто, шляпу и шарф, Йозеф обратился к любимцу:

– Дантес, ты голоден? Мне удалось раздобыть тебе немного рыбы.

Он прошел на кухню и приступил к вечерней рутине.

К его удивлению, кот не проявил никакого интереса к миске с едой, которую тот поставил на пол. Вместо этого Дантес кружил по кухне, возбужденно мяукая. А потом направился к задней двери, что было необычно. Кот совсем не любил холод. Йозеф открыл дверь, что вела в переулок и тихо произнес:

– Ты не захочешь выходить, Дантес. На улице мороз.