С открытым забралом

— Господин Куйбышев? Вы арестованы!

— На каком основании?

— Ну ты, заткнись. Таких, как ты, нужно расстреливать без оснований!

Окружили плотным кольцом, тыча револьверами ему под ребра. Он догадался: считают весьма опасным. Его почему-то всегда считали весьма опасным. Просто у него такой вызывающий, независимый вид: картуз набекрень, из-под него выбивается буйная путаница волос, словно клубы черного дыма, а в уголках губ — неизменная презрительно-снисходительная усмешечка.

Они готовы были растерзать его на месте, и он понимал это, но не боялся их.

— Уберите оружие: я боюсь щекотки.

Его втолкнули в карету.

И вскоре Куйбышев очутился в камере знакомого петроградского охранного отделения.

Через несколько недель ему сказали:

— Вам запрещено проживание в семидесяти двух городах России.

— И это главное обвинение?

Жандарм досадливо поморщился, взял бумагу, монотонным голосом начал читать:

— «Обвинительное заключение по делу В. В. Куйбышева...»

— Но почему «заключение»? Следствия-то не было.

— И не будет! Все это пустые формальности. Наберитесь терпения и выслушайте. «Куйбышев является одним из наиболее активных представителей местной подпольной руководящей группы ленинцев, которая ликвидирована... — Он поднял на Валериана насмешливый взгляд, потом снова уткнулся в бумагу: — Которая ликвидирована. Группа носила наименование Петроградского комитета РСДРП. После получения известий о московских беспорядках, в конце мая 1915 года, Куйбышев совместно с рядом других партийных работников, одновременно с ним арестованных...»

Жандарм снова уставился на Куйбышева, по-видимому желая знать, какое впечатление произвели на него последние слова.

Валериан дрогнул. Одновременно арестованных... Кого? Кого арестовали?..

— ...одновременно с ним арестованных, задался целью объединить в Петрограде социал-демократов всех оттенков и направлений, создать общую для них нелегальную партийную организацию и путем соответствующей агитации подготовить рабочие круги в столице к ряду революционных выступлений и беспорядков, долженствовавших, по предположениям его и его единомышленников, послужить началом нового революционного вооруженного восстания».

Он отложил бумажку в сторону и опять поднял на Валериана свои холодные прозрачные глаза:

— Вы с чем-нибудь не согласны, господин Куйбышев?

— Я обо всем скажу на суде.

Жандарм усмехнулся, почесал подбородок.

— Суда не будет. Все уже решено: вас немедленно отправят в ссылку в Иркутскую губернию.

Валериан понял, что все на самом деле уже решено.

— Надолго?

— Экий вы любопытный! Вы настаиваете на следствии? В нем нет нужды: решением особого совещания при министерстве внутренних дел вы приговорены к высылке на три года.

— Я все ваши обвинения считаю провокацией, неумной выдумкой.

— Не горячитесь. Вы же знаете, что все — сущая правда. Да нам и не нужны доказательства: их нам дал человек, которому мы доверяем. Он знает вас как облупленного. И ваших товарищей. Он был среди вас.

— Требую очной ставки!

Жандарм устало махнул рукой:

— Очной ставки не будет. Глупо‑с.

— Кто еще арестован?

Жандарм снова поскреб подбородок.

— Скоро вы их всех увидите. Вам предстоит далекий путь. Рука об руку.

...Он их увидел в петроградской пересыльной тюрьме. Полторы сотни арестантов выстроились в коридоре тюрьмы. Здесь были мужчины и женщины, политические, уголовники, пленные немцы и австрийцы. В свете газовых светильников лица казались мертвенно-бледными.

— Паня!

Она повернула лицо, увидела Валериана, и ее глаза зажглись радостью: вместе! А больше ничего и не нужно...

Среди арестантов были его друзья по партии: Плетнев, Егоров, Остриенко-Остроухова и другие. Значит, жандарм не врал: арестовали всех. Но уцелела ли конспиративная квартира на Невском? Нет, комитет не разгромлен! Арестовали не весь комитет. Он будет жить, каждый раз возрождаясь, словно феникс из пепла.

И еще одного знакомого увидел здесь Валериан. Давнего знакомого: полицейского Гаврилова. Того самого, которому при встрече всегда делал козу. Но сейчас он уже не был полицейским. По всему чувствовалось: здесь он важное лицо. На нем военный мундир с погонами капитана. Начальник конвоя.

Гаврилов сделал кому-то знак, и конвойные солдаты внесли несколько связок ручных кандалов. Гаврилов важно разгладил усы, рявкнул:

— Встать в затылок! Надеть кандалы!

Он сам взял связку ручных кандалов, прошелся вдоль колонны. Солдаты стали сковывать арестантов попарно. Когда Гаврилов поравнялся с Валерианом, тот повернулся и сделал ему козу. Начальник конвоя решил, что над ним издеваются, побагровел, но, вглядевшись в лицо Куйбышева, со злым удовлетворением проговорил:

— А это вы, лже-Соколов! Давненько не виделись. Я по вас, признаться, скучал. А теперь вот снова разлучаемся. Надеюсь, надолго. Коза-дереза!

Валериан расплылся в улыбке, поклонился, сделался робким, просящим.

— Господин Гаврилов! Могли бы вы в знак нашей былой дружбы оказать некоторую, очень важную для меня услугу?

Начальник конвоя фыркнул:

— Смотря какую услугу! Передать что-нибудь на волю? И не просите. Запрещено‑с.