С открытым забралом

Озадаченный Куйбышев не знал, что и подумать. Он слышал кое-что о Бубнове. Якобы попал в компанию Сапронова, Богуславского, Осинского, Дробниса, Рафаила и других так называемых «демократических централистов». «Децисты» выступают против единоначалия в промышленности, за безбрежную коллегиальность, за свободу фракций и группировок внутри партии. Во все это как-то слабо верилось. Неужели Андрей Сергеевич не понимает?! Тут нужно было все выяснить. И не резко, а в дружеской беседе. Осторожно, деликатно.

— А где теперь Варвара Николаевна Яковлева? — спросил он, чтобы перевести разговор в другое русло.

Бубнов удивился:

— Разве не слыхал? Впрочем, пока знает ограниченный круг: ее назначают секретарем МК. Вместо Сергеева. Ну Артема. Ты его знаешь.

— Наши нарымские кадры растут. Хотел бы встретиться с ней. Ведь я хорошо знал Павла Карловича.

— Ты где остановился?

— В гостинице «Люкс».

— Жди нас вечером в гости. Готовь кишмиш.

— Кишмиш будет. И дыня величиной с бомбу. С осени хранил. Еле довез — боялся, воришки сопрут.

Валериан Владимирович лукавил. Эту бесценную дыню он, в общем-то, вез в подарок брату Анатолию, с которым надеялся встретиться в Москве. Но раз такое дело...

Они сидели в студеном номере, пили чай, зеленый туркестанский чай, кок-чай, ели сладости, приглядывались друг к другу.

Варя показалась Куйбышеву чересчур молчаливой, меланхоличной. О Павле Карловиче они сказали всего несколько слов. Похоронили на Ваганьковском. Хоронила вся Москва, с алыми флагами. Гроб везли на орудийном лафете. Было очень холодно. Очень... Он был солдатом революции, и похоронили его как солдата.

И, неожиданно меняя тему разговора, спросила:

— Как долго, Валериан, добирались вы до Москвы?

— Всего каких-нибудь двенадцать дней.

— Ваше впечатление?

— Первое впечатление не всегда бывает верным. Знаю одно: в этом году Центральная Россия отправила дехканам в Туркестан тридцать три эшелона с мануфактурой, сахаром, металлическими изделиями, лесным материалом. Большая помощь. Значит, можем помогать, и дела не так уж плохи.

— Согласна. Особенно если учесть то обстоятельство, что мы отдаем последнее, а московские рабочие сидят положив зубы на полку. Чем я, по-вашему, должна кормить голодных детей рабочих?! Мы залезли в такой экономический кризис, из которого вряд ли выберемся.

Валериан Владимирович пытался отшутиться:

— Все это, Варвара Николаевна, местничество. Нам в Бухаре часто кажется, что если не накормить дехкан, то вся текстильная промышленность замрет навсегда.

Но Яковлева не сдавалась:

— Вы оторвались от центра и, как вижу, еще не разобрались в том, что тут происходит. Легче всего произносить красивые лозунги, а республика на краю гибели. Конец гражданской войне! Сплошные восторги. Красной Армии слава, слава! Михаилу Фрунзе слава! Тухачевскому слава! Куйбышеву тоже слава. А то, что мы одержали пиррову победу, никто замечать не хочет.

Разговор начинал принимать серьезный оборот, и Валериан Владимирович спросил без налета иронии:

— Ну а что тут происходит? Может быть, я в самом деле оторвался от событий?

Только теперь он заметил, как она изменилась с той поры. Остренькое личико, и глаза словно бы мертвые. Но волосы по-прежнему пышные, роскошные, хотя и они вроде бы потускнели. Сколько ей? Она старше Куйбышева лет на пять.

Ее ставят во главе Московского комитета партии. Головная организация, партийный руководитель большого масштаба...

— Так что же все-таки здесь происходит? — переспросил он.

— Я тебе объясню, что происходит, — подал голос Бубнов. — В партии разброд.

— Первый раз слышу! В чем его смысл?

— Мы не можем выработать единого партийного мнения по вопросу о профсоюзах.

— Это так важно? Почему о профсоюзах?

— Профсоюзы переживают тяжелый кризис, находятся на грани гибели вследствие неопределенности стоящих перед ними задач в области производства.

— Так, так! Что-то новенькое. А я по наивности считал, будто перед профсоюзами стоит вполне определенная задача: помочь партии наладить разрушенное войнами производство. Все-таки семь лет Расея-матушка воевала!

— Можешь иронизировать сколько угодно — все эти прописные истины утратили смысл. Если хочешь знать, произошло перерождение руководства партии, демократию зажали, отошли от принципов демократического централизма. Потому-то мы, «децисты», требуем самой широкой демократии, дискуссии, свободы фракций и группировок, безграничной коллегиальности в решении всех вопросов. Нужно дать профсоюзам самостоятельность, свободу от партии...

— Короче говоря, вы хотели бы отделить профсоюзы от партии?

— Считай так. Главные функции в решении государственной политики, власть нужно передать профсоюзам. Чтоб в Президиум ВСНХ и в его коллегии, отделы и главки на руководящие посты профсоюзы ставили своих людей. В конце концов мы ведь государство рабочих!

— Вот теперь все понял: вы хотите передать управление отраслями промышленности массе беспартийных рабочих, отстранив от этого дела партию?

— Мы хотим отделить диктатуру пролетариата от диктатуры отдельных руководителей партии.