С открытым забралом

Файзулла понял, что Койбаши-ака подшучивает над ним: теперь всему миру было известно, что Председателем Совета назначен Файзулла Ходжаев.

— Спасибо, Койбаши-ака, за помощь, за большое сердце, — сказал он с глубоким волнением. — Мы знаем, каких трудов стоило вам убедить маловеров. Спасибо...

Они шли по улицам Бухары. Поднялись на холм. Отсюда открывался широкий вид на город и окрестности. Полыхало знойное солнце, горел в его сиянии минарет Калян, светились купола мавзолеев, малиновым пламенем трепетал флаг на флагштоке здания полпредства РСФСР.

Они остановились.

В руках Файзуллы была огромная кожаная плеть — камча.

— Мне поручили снять ее со стены Арка. Символ власти эмира. Плеть не одно столетие висела на стене, наводя ужас на дехкан. Сперва хотели уничтожить ее. Потом кто-то вспомнил, что по преданию плеть принадлежала богатырю Рустаму: ею он бил угнетателей простого народа. Ну и решили сохранить, чтобы устрашала эмира. Теперь эта историческая плеть в руках народа.

— А как был взят дворец эмира? — спросил Валериан Владимирович. — Кем?

— Батальоном Командных курсов имени Ленина. Больше всех проявил хитрости и смелости взвод венгра Андраша Кароцкала. Они прошли во дворец потайным ходом. В подземном коридоре схватили белого офицера и узнали у него пароль. Так прошли они внутрь дворца и заняли его изнутри. А другие части батальона курсантов в это время штурмовали дворец снаружи.

Файзулле недавно исполнилось двадцать четыре. Сумеет ли этот юноша управлять целым государством, достойно находиться во главе его? Он стал членом ЦК компартии Бухары. Не слишком ли тяжелая ноша на еще не окрепшие плечи?..

Нет, нет, в двадцать четыре года Куйбышев не стоял во главе государства, не мог стоять, да и не помышлял ни о чем подобном: он был в нарымской ссылке, потом в томской тюрьме. Сколько лет прошло с тех пор? Ему уже тридцать два... Как стремительна жизнь... Летит, летит, и каждый день доверху наполнен все новыми и новыми горячими событиями.

Михаила Васильевича он разыскал во дворце эмира. Фрунзе что-то торопливо писал. Увидев Куйбышева, поднялся, бросился навстречу.

— Объясните мне, пожалуйста, Михаил Васильевич, что такое полномочный представитель? — попросил Куйбышев, явно настраиваясь на шутливый тон.

Но Фрунзе игры не принял, даже не заметил, что Валериан Владимирович одет в штатский костюм, при галстуке.

— Завтра уезжаю в Москву, — сказал он без всяких предисловий. — И не в командировку, а к месту новой службы. Завтра. Срочный вызов товарища Ленина.

Все это было так неожиданно, что Валериан Владимирович застыл на пороге.

— К месту новой службы? — переспросил он. — А где теперь будет место вашей новой службы, Михаил Васильевич?

Фрунзе неопределенно хмыкнул, сощурился:

— На войне! Назначают командовать фронтом против барона Врангеля — вот мое новое место службы. Наше место службы всегда в бою, в драке — где же еще?

В такую скоропалительность событий даже как-то не верилось: еще дымятся развалины Бухары, еще не выловлены приспешники эмира, а Фрунзе уезжает. Уезжает... Удастся ли им свидеться еще когда-нибудь?

Куйбышев порылся в памяти: Врангель... Потомок прусского генерал-фельдмаршала графа Врангеля Фридриха Генриха Эрнста. Подавлял революционное восстание в Берлине в 1848 году. Потомок... А может быть, и не потомок? Не все ли равно?

— Возьмите меня с собой. Мы наломаем ему бока. В тех местах где-то воюет мой брат Коля...

— Я ждал вашего приезда сюда с нетерпением, — сказал Михаил Васильевич. — Боялся разминуться...

Оба погрустнели. Сидели молча, не замечая красоты убранства внутренних покоев ханского дворца.

Валериан Владимирович порылся в полевой сумке, вынул томик Цицерона, протянул Михаилу Васильевичу. Тот с удивлением повертел книжицу и хотел вернуть.

— Это самая дорогая для меня вещь, — сказал Куйбышев. — Здесь пометки моего отца. Есть и мои пометки. В тюрьмах и ссылках делал. О старости, о дружбе, об обязанностях.

— О старости почитаю с удовольствием, — сказал, нехотя улыбаясь, Фрунзе. — Можно ведь и не дожить до нее, а узнать, что это такое, хочется. — Полистал. томик, прочитал вслух: — «Так же, как борзый конь после многих побед олимпийских, бременем лет отягчен, предается ныне покою...» Кстати, о борзом коне. Вы знаете моего англо-араба? Мне его подарил Василий Иванович Чапаев. Возьмите чапаевского любимца — теперь он ваш. И не возражайте!

Куйбышев сделал протестующий жест:

— Но... Никогда! У меня есть добрый конь.

— Знаете, что говорил Василий Иванович, передавая своего красавца: «Он мне вроде дитяти малого. Сберечь хочется. А как его сбережешь, если себя не бережешь? У вас-то он целее будет. Богом прошу, не отказывайтесь». Вот и я богом прошу — возьмите! Не везти же мне его в Москву, а потом на новый фронт? Он навоевался, хватит...

И была странная непривычная мягкая ласковость в словах Михаила Васильевича.

Они поднялись, прошли в конюшню. Конь повел на них фиолетовым глазом. Михаил Васильевич прислонился щекой к его мягким губам, постоял так немного, потрепал по холке, потом дал кусочек сахару.