С гор вода

— Ну-с? — процедил Богавут, потупив глаза и побледнев.

— Я имел с ней! С ней! — виновато, испуганно и сердито выкрикивал Илюша. — С ней по этому поводу… объяснение! И она сказала мне, что вы целовали ее против ее воли, то есть без ее согласия!

— Ну-с? — опять процедил Богавут, поднимая глаза.

Илюша выкрикнул:

— И так поступают… нахалы! И наглецы!

— Ну-с, — сказал Богавут, задохнувшись, — а теперь уходите!

— Примите к сведению, — закричал Илюша, — что я стреляю из пистолета с четырнадцати лет! И режу в туза на пятнадцать шагов!

Богавут подошел к двери и широко распахнул ее.

— Уходите!

— Режу в туза! — совсем уже виновато выкрикнул Илюша и как-то даже расшаркался.

— Убирайтесь от меня к чёрту! — завопил Богавут дико.

И, взяв Илюшу за локти, легко и тихо повернул его лицом к двери.

Илюша вышел. Проходя, крикнул в окно:

— Мы еще посмотрим! Вот увидите! Толкается еще! Точно и правда кавалергард!

VIII

Мысль работала безостановочно, неустанно, закидывая вопросами. В серьезность столкновения с Илюшей Богавут ни крошечки не верил и если совершенно не забыл о нем, то все же не придавал ему никакого значения.

«Мальчик дурачится, — думал он по этому поводу, — вот и все. Может быть, он ухаживал за Надеждой Львовной, а та натянула ему нос. Юноша, конечно, вознегодовал: встало на дыбы задетое самолюбие! Очень понятно!»

Эта мысль даже льстила, казалась приятной, сладкой. Но долго останавливаться на ней все же не хотелось. Очень уж много за последние дни накопилось вопросов, которые требовали немедленного разрешения. Очень уж жадно льнули жаркие думы, мятежом зажигая сердце.

Было уж поздно, но Богавут не ложился в постель. Одетый, в сапогах, он то расхаживал из угла в угол по своему крошечному флигелю, то бросался на постель, закладывал под голову руки и горячими, беспокойно ищущими глазами глядел в низкий потолок. Тосковал, мучился, думал.

Кто прав: тело, ищущее наслаждений, только одних наслаждений, и такое жадное до них, или мысль, уносящая в надзвездные сферы и принуждающая человека порою идти наперекор самым существенным запросам тела? Кто прав?.. Тело? Мысль? Какому голосу мудрее повиноваться? Думалось: какая мне выгода сложить свою молодость, жизнь, сердце и разум, все силы, как бездушный кирпич, на фундамент какого-то величественного здания, которого мне не суждено увидеть? В котором мне не суждено жить?

Богавут подошел к столу, вынул записную книжку и на том же листке, где он написал о Надежде Львовне, записал следующее:

«Я увижу! Мысль человеческая — явление вневременное (вечное) и, вне всякого сомнения, — происхождения космического, общемирового. Она неистребляема и бессмертна. Я увижу моими глазами…»

Мысль будто зажгло огнем и пламенем охватило голову. Он бросил писать, спрятал книжку. Припал к крышке стола пылающим лбом.

Мысль, вся озаренная светом и огнем, неугасимая, восклицала в нем:

— Я увижу! Я увижу! Ведите же меня, куда хотите! Я не сопротивляюсь! Не ищу спасения! Я увижу! Созерцанием искуплю муки!

Время остановилось; горизонты необозримо раздвинулись, и купол чуть обрисовался под раздвинувшимися облаками.

Богавут точно очнулся от сна и приподнял голову, вдруг услышав беспокойное постукиванье в звено окна. Внимательно оглядел окно, но никого не увидел; никого и ничего. Однако постукиванье повторилось. Раз, два, три, — трижды постучали. Богавут понял, встрепенулся, стал слушать дальнейшие постукиванья. Стучали тонким прутиком, вероятно, припав за углом. Стуком спрашивали:

— Не безопасно ли войти к тебе? Важное сообщение.

Богавут встал, беспокойно достал из стола револьвер, сунул его в карман на всякий случай. Затем подошел к двери, распахнул ее, громко сказав:

— Войдите!

И ждал. Но сперва все было совершенно беззвучно за дверью. Потом чуть скрипнуло крыльцо. Показался черный подрясник. Толстый, суковатый посох.

— Петр Свержнев, — прошептал Богавут, чуть попятившись от неожиданности. — Какими судьбами?

— Во-первых, погаси на столе свечу, — тихо сказал вошедший приятным баритоном, — удобнее, чтобы меня никто не видел. Да и зачем тебе глядеть на мое безобразие? А мы и впотьмах переговорим обо всем!

Голос звучал грустно и дружелюбно, мягко и тепло прикасаясь к сердцу.

— Какими судьбами?! — уже радостно воскликнул Богавут, не находя новых слов и изменяя лишь тон.

Вошедший присел у стола. Движением руки пригласил рядом присесть и Богавута. Долго и в раздумье почесывал то место, где раньше росла прекрасная борода и где теперь топорщились одинокие клочья редких волос. Надтреснутым и словно бы ломающимся от грусти голосом заговорил:

— Ну, конечно же, ты догадался: воскрес я! Воскрес! Хотя, сознаюсь, с большим напряжением, с огромными потугами воли воскрес! И вернулся к делу. Да! — вдруг спохватился говоривший. — Получи кстати обратно свои деньги, двадцать восемь рублей, — ведь так? Тебе они будут нужнее. Мне на что их теперь! Ловить камбалу мне будет теперь уже некогда!

Он замолчал и положил на стол кредитки. Глубоко, всей грудью вздохнул. Поправил на подряснике широкий из сыромятного ремня пояс.