С двух берегов

— Прошу, полюбуйся, — с ехидцей сказал Стефан, подвигая ко мне раскрытое удостоверение с фотографией надменного офицера лет сорока. — Ганс Эрвин Хубе. Группенфюрер. Как видишь, я не очень ошибся… Держи еще: оберштурмбанфюрер Хиппке… Штандартенфюрер Байер… Штурмбанфюрер Шмитц… Еще один штурмбанфюрер Бергер… Еще штандартенфюрер Болдт… Генерал и при нем полковники, подполковники, майоры — все, как один, эсэсовцы. Элита!

Я перебирал документы гитлеровцев, передавал для ознакомления Францу и только делал вид, что они вызывают у меня какие-то глубокие мысли. То, что догадка Стефана о высоких званиях похороненных эсэсовцев подтвердилась, заставило меня подивиться его прозорливости, но какое значение имел этот факт, я постичь не мог. Да и у Стефана, по-моему, кроме гнева, вызванного фотографией Хубе, никаких практических соображений не было.

— Объясните нам, господин профессор, как это так получилось, что в вашей клинике собрались отборные нацисты? — спросил Стефан.

— Для врача, — спокойно, даже поучающе сказал Герзиг, — нет ни нацистов, ни коммунистов. Есть больные и здоровые. Мне привезли больных, и я обязан был их лечить.

— Вот это я и хочу знать, почему вам привезли именно больных эсэсовцев?

— Не только эсэс, — поправил Стефана Герзиг. — У меня и сейчас еще лежат служащие вермахта.

— Почему служащие вермахта еще лежат, а все офицеры эсэс похоронены?

Герзиг позволил себе улыбнуться и повернулся ко мне:

— Господин комендант, ваш начальник полиции задает странные вопросы. Хоронят тех, кто умер, кого врачи не могли спасти. Это был последний транспорт отступавших немецких войск. На все машины уже не хватало горючего. Здесь, в Содлаке, произвели отбор. Безнадежных решили оставить мне. Как я мог отказаться?

И объяснение и вопрос были резонными. Так считал и я, но не Стефан.

— И безнадежными оказалась большая группа высших офицеров эсэс, которые никогда и в боях не участвовали! — подхватил Стефан. — Их делом было убивать безоружных. Женщин и детей! Где их могли так тяжело искалечить? Да еще всех вместе? Вам это не кажется удивительным, господин профессор?

— Я врач, — напомнил Герзиг, — и не мое дело входить в оценку деятельности того или другого раненого. Мне только доложили, что эти офицеры попали под жестокую бомбежку, многие погибли, а этих, — Герзиг указал на документы, — пытались спасти. Но они были на пороге смерти. Кстати, среди безнадежных были и рядовые солдаты вермахта. Они тоже похоронены… Может быть, я плохой врач. Прошу еще учесть, что я остался с минимальным штатом, большинство уехало на Запад. Нужных медикаментов у меня тоже нет в достаточном количестве… Не понимаю, — снова улыбнулся Герзиг, — неужели, если бы мне удалось вылечить этих офицеров, господин Доманович был бы мне более благодарен?

Я молчал. Стефан тоже не сразу ответил на каверзный вопрос. Он мрачно смотрел на документы.

— Благодарность вам должно выразить руководство нацистской партии, — сказал он зло. — За то, что вы избавили палачей от суда, от разоблачающих показаний и от законной казни.

— Вы подозреваете, что я их убил? — в голосе Герзига послышались и подавленный гнев, и чувство оскорбления.

— Если бы я мог это доказать, я бы разговаривал С вами иначе…

— Стефан! — оборвал я его. — Знай меру.

— У меня есть еще один вопрос, — сбавив тон, сказал Стефан. — А эти военнослужащие вермахта, которые лежат в палатах, тоже безнадежны?

— Не все… Один умрет, остальные, возможно, выживут… Точно сказать не могу, врачи — плохие пророки.

— Могу предсказать, — уверенно заявил Стефан, — что умрет единственный эсэсовец из четырех — штурмбанфюрер Блей. Не так?

— Да, — согласился Герзиг. — Это вам не трудно предсказать. Вы уже поняли, что офицеров эсэс оставляли только абсолютно безнадежных. У них было больше причин, чем у других, бояться попасть к русским… Может быть, вы хотите судить и Блея?

— Обязательно!

— Забирайте, — насмешливо пригласил Герзиг. — Проникающее ранение черепа, гнойный менингит, температура сорок один. Может быть, ваше лечение будет более удачным.

Он уже явно издевался над нами.

— А куда девался ваш пациент Нойхойзер? — как бы между прочим спросил Франц.

— Я отпустил его по приказу господина коменданта. Его несчастная жена предъявила мне распоряжение, — Герзиг достал из стола папку и показал подписанную мной бумажку. Она уже была аккуратно подшита.

— Но почему он не дождался жены в клинике?

— Это легко понять, когда муж давно не видел свою жену… А задерживать его я не считал себя вправе… Все равно не дождался бы, — добавил Герзиг многозначительно. Губы его сложно изогнулись, изображая глубокую скорбь и отвращение.

— Почему же он ее не встретил, если ушел раньше? Она была совсем недалеко от клиники. Почему потом сбежал? — опять со строгостью следователя вмешался Стефан.

Герзиг снял очки, долго протирал стекла, вернул их на место и проверил, прочно ли улеглись дужки за хрящами ушей. Ответил он, глядя прямо в лицо Стефану: