С чистого листа

Остановка в Стамбуле прошла без приключений, и они снова поднялись в небо, совершая последний этап перелета. Все было спокойно. Убаюканный гулом двигателя, Юзи опустил спинку кресла и попробовал уснуть. До кульминации оставались часы, но ему почему-то было спокойно здесь, на носу воздушного судна, в окружении облаков. В кабине стояла приятная прохлада; воздух был свежим и чистым. Сознание помутнело до состояния легкой дремоты, но сну целиком не поддалось. В дымке полуяви мысли сами собой потекли по коридорам памяти и перенесли Юзи на двадцать лет назад, в черноту предрассветной ночи на восточной кромке Иудейской пустыни, на берег Мертвого моря, самой низкой точки на планете. Ему было восемнадцать, и он только что закончил тиронут, курс начальной подготовки. Его отряд выстроили в колонну по одному, и каждый боец нес заряженное оружие и рюкзак с полным комплектом снаряжения, а кроме того, держал перед собой горящий факел. Юзи поднял голову и увидел шарик своего пламени на фоне бесконечности ночи — одно звено в цепочке из тридцати факелов, тридцати солдат, готовых отдать жизнь за свою страну. Они поднимались во мраке по Змеиной тропе, все выше и выше, без передышки, и только пот выступал у них на лбах, когда подъем становился чертовски крутым; все они находились в расцвете сил, как физических, так и духовных, и мысли их были направлены на то, чтобы достичь вершины.

Лента пылающих факелов вилась все выше в гору, и каждый шаг был исполнен упертой решимости. Они взбирались на широкое скалистое плато Масада — важнейшее из символических мест Израиля. В 72 году нашей эры, во время первой еврейско-римской войны, группа еврейских воинов, так называемых «кинжальщиков»,[28] укрылась в крепости на этой вершине. Армия Флавия Сильвы вела осаду, и, соорудив насыпь из земли и камней, римляне сумели подняться к стенам крепости и пробить их с помощью тарана. Но внутри не нашли ничего, кроме мертвых тел. Евреи — все девятьсот шестьдесят человек — предпочли погибнуть от собственных мечей, чем попасть в плен к врагу. Теперь для каждого отряда молодых бойцов, заканчивавших начальный курс в израильской армии, проводили ночную церемонию в старинной крепости Масада.

Марш продолжался долго, но Юзи и его товарищи были так сосредоточены, что для них он пролетел как одно мгновение. То был их час. Тяжело дыша, они выстроились в каре; подняли бело-голубые флаги; и церемония началась.

Юзи никогда не забудет чувства, которое испытал тогда, в медных отсветах факелов, стоя плечом к плечу с людьми, вместе с которыми учился воевать. Сейчас, в кабине самолета, он ощущал себя легким, необремененным, свободным, далеким от всего, что могло потянуть его вниз, ограничить; тело казалось почти прозрачным, сотканным из радуги. Но в ту ночь на вершине Масада, ступая по камням, которые девятнадцать веков назад еврейские воины окропили собственной кровью, он чувствовал себя вросшим в землю. Нет, не просто вросшим в землю — он ощущал себя частью земли. Будто огромные валуны, песок и пыль Израиля слепили статую в форме человека; будто залитая кровью земля праотцов ожила в нем. Его скелет был высечен из священного камня и стянут грязью Мертвого моря; его глазные яблоки были шариками кристаллизовавшейся соли, а по руслам его вен текла лава еврейской гордости. Ибо это место принадлежало ему по праву рождения, это была суть его наследия, в равной степени проклятого и благословенного. И когда церемония подошла к финальному, воодушевляющему аккорду, Юзи открыл рот вместе со всеми собратьями, их зубы сверкнули в сумраке, точно сколы мрамора, и раздавшийся звук был громом тысячи землетрясений: Масада больше не падет! Масада больше не падет!

Юзи медленно заскользил к поверхности яви и обнаружил, что с ним говорит Коль. Тот рассказывал что-то о Куме и Натанзе, что-то о Насрин. Он говорил, чтобы Юзи не переставал верить, не забывал, кто он. Потом Юзи проснулся и понял, что бормотал во сне, говорил: «Прочь из моей головы! Ты когда-нибудь оставишь мою голову в покое?» Он бросил взгляд на пилота. Тот избегал смотреть Юзи в глаза и делал вид, будто ничего не слышал.

Двигатель теперь урчал громче; самолет шел на снижение. Пилот, не глядя на Юзи, протянул ему наушники. «Смотри, — сказал он на ломаном арабском. — Смотри вниз. Сирия».

Юзи посмотрел. Удивительно, но в груди у него екнуло — как будто он опять дома. В конце концов, это Ближний Восток; от Дамаска до Тель-Авива всего сто тридцать миль. Впрочем, прилетая в Тель-Авив, Юзи никогда так не размякал. Когда он приземлялся в Израиле, его эмоции были гораздо более противоречивыми. Особенно на рейсах «Эль-Аль», когда компании подростков затягивали традиционные песни и Юзи ловил себя на том, что не знает, что чувствовать. С Сирией почему-то было проще. Не так запутанно. Здесь он был свободен от бремени патриотической верности и мог оставаться самим собой.