Так началась жизнь Руперта в Таме. Постепенно силы вернулись к нему, но в течение трех месяцев он оставался совершенно слеп, и рука Меа редко отпускала его руку. С помощью собачки, которую он держал на веревке, она водила его туда-сюда, кормила его и выхаживала, охраняла его сон. Он укорял ее, более того, гневался, а затем на какое-то время ее сменила Бахита, и он остался с ней и с собачкой. Но на следующее утро в его руке вновь была мягкая рука Меа, а не костлявые пальцы Бахиты. В течение долгого времени он не придавал всему этому большого значения. Даже будучи в добром здравии, Руперт был чужд тщеславия, но сломленный, изуродованный, весь в шрамах, слепой – вроде тех жутких калек, что просят милостыню на улицах Каира – он и помыслить не мог, что такая красивая женщина, как Меа, более того, занимающая в своем мире столь высокое положение, будет воспринимать его не только как друга, которому она благодарна за то, что он для нее сделал. И все же вскоре его начали терзать сомнения. Нет, видеть он ее не мог, но когда она обращалась к нему, в ее голосе звучала некая новая нота, а когда она брала его руку, было в ее прикосновении нечто похожее на ласку, что не могло не тревожить его.
Воспользовавшись случаем, он рассказал ей о жене, что осталась в Англии, и даже показал ей миниатюрный портрет Эдит, сделанный на слоновой кости, вставленной в золотой медальон. Внимательно его рассмотрев, Меа сказала, что женщина хорошенькая, но холодна, как зимний рассвет, а потом спросила, действительно ли это его жена или же он просто ее так называет, – как она выразилась, если перевести ее слова с арабского на английский, «по политическим соображениям».
– Конечно, – ответил Руперт, – а почему ты спрашиваешь?
– Потому что если она твоя жена, то почему она в Англии, а не в Египте? Ведь она не больна и у нее нет маленьких детей, разве не так?
Руперт был вынужден сказать в ответ, что насколько ему известно, Эдит пребывает в добром здравии и, конечно же, у нее нет детей. А в качестве причины ее отсутствия, добавил, что она плохо переносит жару.
– А! – загадочно воскликнула Меа и сказала по-английски. – В холодной стране – холодная жена, в теплой стране – добрая жена. Все правильно.
Затем, не зная, что ему еще сказать, Руперт подозвал к себе собачонку и попросил Меа отвести его на прогулку. И она с нежностью повела его по саду.
Как только его общее здоровье в целом восстановилось, Руперт, поскольку все еще был незряч и не мог писать сам, продиктовал ей письмо, адресованное правительству в Каире, в котором описал печальный конец своей миссии. Это письмо было отправлено с нарочным в Вади-Хальфа, вместе с еще одним, также написанным рукой Меа и адресованным Эдит. Когда, в более поздние дни он увидел добавленный ею постскриптум, который она, однако, не сочла нужным ему прочесть, он слегка удивился. Говорилось же в нем следующее:
Так случилось, что эти послания не дошли до своих адресатов. Ибо не прошло и недели, как гонец вернулся со словами, что вся местность по ту сторону Джебал Марру пребывает в волнении. Похоже, что сержант Руперта, Абдулла, который сумел выбраться живым, доложил, что Руперт и все его люди убиты. Услышав это, правительство отправило против остатков племени Ибрагима, шейха Пресных Колодцев, карательную экспедицию. Будучи предупреждены о том, что их ждет, арабы обратились за помощью к Халифе. В результате им в поддержку были отправлены несколько тысяч его приверженцев под предводительством эмира, хотя откуда они были – из окрестностей Суакима или с севера, этого Руперт не знал. Как бы то ни было, их было слишком много, чтобы правительственная экспедиция могла вступить с ними в схватку, поэтому какое-то время территория между Джебал Марру и Нилом находилась в их руках.