— Извините за чересчур личное замечание, но у вас прекрасная фигура, — говорит мужчина.
— Спасибо.
— Вы занимаетесь… э… спортом, или —…
— Нет, сэр, — ответил Олли со спокойной и грустной гордостью. — Когда-то я был чемпионом Тихоокеанского флота в легком весе.
— Пока вы —…
— Да. Пока не потерял руку.
Боксерский ринг.
Соперник Олли в нокдауне. Рефери считает. Сверканья фотовспышек и шум возбужденного зала.
Пять-шесть матросов в открытом автомобиле на улице в центре какого-то города с морским портом, вроде Сан-Диего. Шофер останавливает машину.
— Пить и вести машину плохо сочетается, лучше это делать по отдельности, — говорит Олли.
— У нас праздник, — говорит один из моряков.
— Хорошо, я пойду с вами, но пить буду только пепси или кока-колу, и машину потом поведу я, никого из вас я за руль не пущу.
Припарковав машину, они входят в стриптиз-бар, над которым горят надписи из лампочек: ALL NITE и GLORY BLAZE. В баре работает стриптизерша, устало, но звонко изображая духовой оркестр: «Слам, слам, бам, бам, алла казам, отправляюсь к небесам…»
Матросы возвращаются в машину.
— Глория Блейз, Глория Блейз! А сама старше моей матери, — жалуется один из моряков.
— Свинья, — вторит ему другой.
— Слам, слам, бам, бам, алла казам, отправляюсь к небесам… — напевает Олли.
— Целую ночь! Представьте себе — слушать это всю ночь! — говорит моряк и садится за руль.
— Ты не слышал, что я сказал? Я поведу, если вы напьетесь.
— А пошел ты… Садись сзади.
— Или я поведу эту развалину, или поезжайте без меня, я доберусь на такси, — говорит Олли решительно, пытаясь перекрыть буйный смех и пенье своих спутников. — Вам не нужны ваши жизни? Мне моя НУЖНА! Мне дали только одну жизнь, и я слишком ценю ее, чтобы вручать ее в руки пьяного за рулем старой развалины.
— Ну и пошел, лови свое такси!
— Такси! Такси! — отбегает от машины Олли.
— Олли воображает себя обезьяним дерьмом, пускай катится!
— Ну, где твое такси, Олли?
Такси нет. Олли возвращается на заднее сиденье машины. Ссоры не вышло, и вскоре все вместе они запевают припев: «Слам, слам, бам, бам, алла казам, отправляюсь к небесам…»
Машина на высокой скорости приближается к тоннелю. Все хором распевают: «Слам, слам, бам, бам, алла казам, отправляюсь к небесам…»
Визг тормозов, машина исчезает, накрытая грузовиком. Страшный треск в тоннеле.
Вход в больницу. Надпись «Hotel Dieu».
Олли сидит на крыше с другими, более или менее призрачными пациентами. Он в инвалидном кресле. Сияние, которое исходило от его молодого лица до несчастного случая, исчезло. Он немного зарос светлой бородкой, глаза его неподвижно направлены на солнце. Входит медсестра; она немного сбита с толку, но терпелива, больше, чем это требуется ей по профессии.
— Олли, ты что, хочешь, чтобы у тебя морщинки появились от солнца? В твоем-то возрасте? (Ответа нет.)
— У нас есть темные очки. Принести тебе?
— Спасибо, нет, мисс…
— Олли, тебе не нужно инвалидное кресло… Если у тебя не все в порядке с равновесием, лучше попробуй походить с костылем.
— Я слишком молод, чтобы ходить на костылях.
— Но инвалидное кресло хуже, можно подумать…
— И при виде костыля можно подумать то же — калека.
— Олли, ты слишком близко принимаешь к сердцу этот… несчастный случай, эту… потерю, как-то по-детски. Подумай об этом. Ты привыкнешь к этому, когда-нибудь ты даже забудешь обо всем этом…
— Подумать, привыкнуть, забыть… спрятаться под одеяло? Я спросил, что означает название нашей больницы. Сказали: «Опель Дьё» по-французски «Отель Бога». Вот уж не думал, что Он замешан в гостиничном бизнесе.
— Олли, не так громко. Многие пациенты здесь находятся при смерти.
— Я заметил, что они плохо выглядят. Ладно. Когда я покину Отель Господа Бога, мне не нужно будет ни кресло, ни костыли, я собираюсь ходить на своих двоих, вот так. Инвалидное кресло… пошло оно… извини… Знаешь, почему они усаживают меня в кресло? Чтобы возить меня туда, куда они захотят, и когда захотят.
— «Они, они»… Кто это — «они»? Олли, мы просто санитары и сестры, и пришли в медицину, потому что хотели помогать людям…
— На каком этаже эта крыша?
— На тринадцатом…
— Но вы не называете его тринадцатым, вы называете его двенадцать «а».
— Многие люди, особенно пожилые, суеверны…
— К черту суеверия… извини…
— Олли, санитар говорит, что ты не даешь ему побрить тебя, и еще он говорит, что, по твоим словам, ты не выйдешь из своей палаты, если тебя будут брить.
— Я нигде не собираюсь оставаться. Меня прикатили сюда, без моего разрешения, не спрашивая, запишите это в свой кондуит. А что касается этого санитара, то когда он купал меня, то пытался поиграть с моим —…
— Олли, пожалуйста, потише… Тебя укатить обратно в палату?
Олли качает головой.
— Мы знаем, как тебе тяжело смириться с потерей руки.
— Да?
Она заходит к нему сзади и касается его плеч.
— Я ничего не хочу.
— Не хочешь, чтобы у тебя восстановился интерес к —…
— К боксу? К жизни?